– Еще бы. Я запомнил, как вы появились в нем в Опере. На вас не было ни одного украшения.
Он снова поцеловал меня.
– Вам пора уходить, монсеньор. Слышите? На кухне уже запела кухарка. Она всегда распевает какие-то псалмы.
– Я не хочу уходить из-за кухарки. Я был так счастлив с тобой. Я люблю тебя.
– Верите ли вы в то, что говорите?
– Сейчас да. Сейчас я знаю, что счастье – в твоих золотых волосах, в таких прекрасных рассветах, как нынче… Поверь, я люблю тебя. Никто еще такого от меня не слышал.
– Положим, я кое-что знаю о вашей любви, – проговорила я со слабой улыбкой.
– И что же вы знаете?
– Начнем с того, что я для вас, при всей вашей нежности и любви, – только забава, может быть, даже весьма приятная. Но мой ум вы не цените. Вы никогда не говорили со мной о чем-то важном… Это так же верно, как и то, что в глубине души вы все-таки не считаете меня таким же человеком, как вы сами. Ведь я говорю правду, да? Конечно. Мои эмоции для вас так непонятны, так отличаются от мужских, так экзотичны… Моя красота – это тот же алмаз, и цена его высока. Ему-то вы и поклоняетесь. И даже не знаете, что моя красота – это, в сущности, еще не я сама.
– Мне кажется, подобное отношение вовсе не самое скверное.
– Да, это верно. Мужчина, который чувствует, что женщина является чем-то редким и особенным, даже если он не считает ее таким же человеком, как он сам, может быть исключительно привлекательным. Приятная лесть, скрытая в такого рода отношении, совсем неплоха время от времени. Но не навсегда.
– Ты способна своей язвительностью испортить даже такое прекрасное утро.
Я смотрела, как он одевается. Мой откровенный порыв иссяк, и я умолкла. Правда, сказанная вслух, снова пробудила во мне сознание того, что счастье, испытанное мною сегодня ночью, вовсе еще не то, к чему я стремлюсь. Граф д'Артуа понимает, чувствует и даже ценит меня. Но понимает он меня лишь для того, чтобы завоевать. Своим умением разгадывать мои чувства он пользуется, чтобы достичь победы. Только-то… Нет, не такой любви я ищу.
Когда граф ушел, я долго сидела в кресле, вспоминая и размышляя. Может быть, я слишком разборчива, капризна и привередлива. Возможно, от этого происходят все мои неудачи. Но если уж граф д'Артуа так настоятельно советовал мне быть естественной, то я не могу скрывать от себя самой то обстоятельство, что даже после такой ночи меня преследует чувство душевной пустоты и неудовлетворенности.
Вспомнить хотя бы эту ночь… Да, я была счастлива, я переживала такое физическое наслаждение, от которого до сих пор дрожь пробегает по коже. Но как я достигла этого? Через смесь насилия, унижения и оскорблений с желанием и ласками? В этой остро-пикантной, как итальянский уксус, страсти было что-то ненормальное. Я счастлива не от нежности и любви, а от грубости и боли. Это извращение. Именно оно приходит на помощь, когда не хватает настоящих, истинных, сильных чувств. Любовники, чувствуя себя бессильными испытать друг к другу высокую страсть любви, используют всяческие необыкновенные способы, нравственные эксперименты, извращения. Это казалось мне абсолютно ясным. Похоже, я разгадала тайну своего поведения прошлой ночью.
Я должна бежать от этого. Подобные отношения – я знала это – никогда не подарят мне долгого, устойчивого счастья, уверенности в себе, жизнерадостности, а тем более тепла и семейного очага. Я по-прежнему останусь вдовой и любовницей, Жанно – наполовину сиротой. И у моих детей, если они появятся, тоже не будет отца. Когда я стану стара и некрасива, когда я больше не буду вызывать желания, меня бросят. В одиночестве, разочаровании и горе я и умру.
Вот какие картины рисовались в моем воображении. Как всякая женщина, я хотела иметь дом и мужа. А граф д'Артуа, при всех его достоинствах, мог только болтать об этом.
В гостиную вошла Дениза, явно удивленная тем, что застала меня здесь в столь ранний час. Я не знала, догадывается ли она о том, как я провела ночь или нет. Впрочем, мне было все равно. Мнения служанок меня не интересовали.
– Пожалуйста, подайте мне кофе, Дениза.
Быстро проходили минуты. Все еще погруженная в размышления, я слышала, как внизу просыпаются дети. Пробило десять часов утра. Почти машинально я спустилась вниз, поцеловала Жанно и Аврору, сделала несколько распоряжений на день. Потом поднялась к себе в спальню, чтобы позавтракать в одиночестве. Вместе с кофе Дениза подала мне на подносе запечатанный конверт, перевязанный голубым шелковым шнурком.
– От кого? – спросила я удивленно.
– Не знаю. Тот господин, который принес письмо, не представился.
Я быстро надорвала конверт. На дорогой гербовой бумаге стояло всего несколько слов; еще не зная содержания, я уже с тревогой поняла, что письмо прислано королем Пьемонта.
«Его величество Мари Виктор Амедей III, король Сардинии и Пьемонта, герцог Савойский, с глубоким сожалением вынужден сообщить принцессе д'Энен де Сен-Клер, что ее поведение скверно влияет на нравственность туринского двора. Принимая это во внимание, его величество настоятельно советует принцессе удалиться на жительство в монастырь; в противном случае его величество вынужден будет отказать принцессе в своем покровительстве и гостеприимстве».
В письмо был предусмотрительно вложен заграничный паспорт.
Я скомкала бумагу, а паспорт отложила в сторону. Итак, мне недвусмысленно указали на дверь. Виктор Амедей должен хорошо вознаградить свою полицию… Она, как видно, ни на миг не спускает глаз с графа д'Артуа. Королю донесли о том, что он был у меня. Наказание не заставило себя ждать.
Я могла обратиться за помощью к своему любовнику, могла просить защиты… Но я не хотела. Я даже была рада тому, что выбор сделали за меня.
Делом секунды было взяться за шнур и позвонить.
– Дениза, мне нужен мой управляющий, и немедленно. Предстояло кое-что уладить, кое-что продать. Паулино отлично с этим справится, надо только дать ему распоряжения. И давно пора прибавить ему жалованье.
Взглянув на удивленную горничную, я решила удовлетворить ее любопытство:
– Радуйтесь, Дениза, скоро вы встретитесь со своим женихом, с Арсеном Эрбо.
Ее румяные щеки вспыхнули еще больше:
– Мадам, неужели это правда?.. Неужели мы…
– Да. Мы уезжаем в Париж.
– Когда, мадам?
– Если вы успеете собрать вещи, мы уедем уже сегодня вечером.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БАЗАРНЫЕ АМАЗОНКИ
1
Во Францию я вернулась 3 октября 1789 года, после двух с половиной месяцев отсутствия.
Я уехала по-английски, не прощаясь, без всяких объяснений. Я даже не поблагодарила короля за гостеприимство. Паулино на время остался в Турине, чтобы уладить финансовые дела и оплатить счета. Больше меня ничто с Пьемонтом не связывало.