чем бездумно ворваться туда. Подъездная дорожка длинная, но даже глубокой ночью здесь царит жуткая тишина.
На территории дома нет ни единого огонька. Даже тех, что освещают подъездную дорожку по ночам. Когда я останавливалась здесь, они всегда были включены, несмотря ни на что, даже в середине дня. Царит холод, но я полагаю, что этого следовало ожидать после гребаной резни, произошедшей во дворе перед домом.
Я закусываю губу, глядя вперед на собственность, а мои руки трясутся на руле. Мое нутро кричит, что их здесь нет. Здесь слишком тихо, но я должна проверить, я должна знать наверняка, даже если для этого придется обыскать каждую комнату в этом огромном доме.
Выключив фары, я направляю дерьмовую "Короллу" вглубь участка, молча поражаясь тому, что старая груда металла смогла проехать так далеко. Я с тревогой смотрю на густые кусты, окружающие особняк ДеАнджелисов. У меня не слишком хороший опыт общения с этими кустами, но это единственный вариант, который у меня есть.
Выскользнув из машины, я прерывисто вздыхаю и начинаю свой путь через густые кусты, прислушиваясь к любым признакам того, что я, возможно, здесь не одна. С трудом сглатывая, я продвигаюсь вперед, крадучись ступая одной ногой перед другой. В последний раз, когда я видела эти кусты, Маркус прятался в них, стреляя во врагов, которые пришли за нами. Прошла всего неделя, но за это время так много изменилось. Я бы отдала все до последней частички себя, чтобы иметь возможность вернуться назад и изменить то, что произошло той ночью.
К тому времени, как я добираюсь до поляны на краю зарослей кустарника, я вся в поту, но не от пятнадцати минут пешего хода, а от явного беспокойства о том, что я могу обнаружить на другой стороне.
Вблизи я вижу дом ДеАнджелисов таким, какой он есть, — братской могилой. Кровь все еще окрашивает бетон, а вокруг стоит запах сырости, от которого у меня першит в горле. Тел не осталось, но это дерьмо было бы слишком очевидным. Один быстрый полет беспилотника ФБР над этим местом заставил бы все правоохранительные органы обрушиться на их задницы, а это не то, чем кто-либо из них может рисковать.
Черт, та ночь… Были убиты не только двоюродные братья мальчиков, но и многие люди Джованни, люди, которые, вероятно, пришли на работу, не зная, что Джованни приготовил для них, люди, у которых, вероятно, были семьи, ожидавшие их дома.
Все это было дерьмовым шоу, и оно не должно было так закончиться. Черт, этого вообще не должно было случиться.
Сделав шаг в сторону дома, я подавляю страх разоблачения. Между мной и домом не меньше двухсот ярдов, а до тех пор я буду на виду, ни деревьев, ни кустарников, ничего, что могло бы меня скрыть, только я и ухоженная трава.
Я ступаю ногой на газон, когда позади меня раздается треск ветки, и я поворачиваю голову, готовая кричать до тех пор, пока не сдадут легкие, но прежде чем звук успевает вырваться из моего горла, сквозь густые заросли деревьев сверкают две пары черных глаз.
У меня перехватывает дыхание, мои глаза расширяются.
Этого не может быть.
Проходит мгновение, и я, прищурившись, вглядываюсь сквозь деревья, жалея, что не могу видеть лучше, но через мгновение Дилл и Доу выступают из темноты. Я опускаюсь на колени, облегчение захлестывает меня, когда они направляются ко мне. Я падаю на лесную подстилку, ветки и мох прилипают к тыльной стороне моих рук, когда волки-убийцы принюхиваются прямо к моему лицу — их собственная версия проверки меня.
— Я знаю, я знаю, — шепчу я, обхватывая руками их большие головы и встречая их затравленные взгляды, ненавидя мрачную тьму, отражающуюся в них. Эти придурки прошли через ад, как и все мы. Им пришлось стать свидетелями того, чего не должно видеть ни одно животное, и из-за это у меня разрывается сердце. — Мы найдем наших мальчиков. С ними все будет в порядке.
Шатаясь, я поднимаюсь на ноги и чувствую себя в миллион раз лучше, зная, что Дилл и Доу прикрывают меня. Они не допустят, чтобы со мной что-то случилось. Дилл — тому доказательство. Этот здоровенный ублюдок уже получил за меня пулю — долг, который я никогда не смогу вернуть, хотя я дам ему абсолютно все, что он захочет. Бесконечный запас угощений — будет сделано. Почесать за ухом — будет сделано. Большой, жирный сочный стейк в три часа ночи — его желание для меня закон.
Я безумно люблю этих волков. Они стали моей семьей, моим домом, и от осознания того, что они в безопасности и им не причинили вреда, у меня словно гора с плеч свалилась.
— Ладно, ребята. Вы готовы? — Спрашиваю я, глядя через поляну на большой дом. Доу урчит, когда я чешу ее макушку, они пристраиваются чуть позади меня по бокам, как их учили мальчики, всегда прикрывая мою спину.
Мы выходим на поляну все вместе, и я вцепляюсь в шерсть на их шеях, пока они движутся вперед, их скорость помогает мне передвигаться по траве гораздо быстрее, чем я могла бы сделать это в сама.
Через несколько мгновений мы в безопасности особняка и обходим его сзади, держась в тени. Здесь три задних входа, и все три заперты. Я содрогаюсь при мысли о том, что могу поднять тревогу, но делаю то, что должна.
Схватив один из уличных стульев, я поднимаю его и прерывисто выдыхаю. Если бы кто-то был внутри, наверняка что-то бы уже произошло. Выдав желаемое за действительное, я на полном ходу бросаюсь к одному из многочисленных задних окон, позволяя металлическим ножкам стула пробить хрупкое стекло.
Оно разлетается на миллион осколков, крошечные фрагменты разносятся по комнате за окном, как дождь, а я тяжело сглатываю и стою неподвижно, как статуя, молча прислушиваясь к любому намеку на шум внутри. Ничего не происходит, и через мгновение я вхожу внутрь, задыхаясь, когда волки следуют за мной.
— Нет, — быстро произношу я, мои глаза расширяются, как блюдца, но, черт возьми, уже слишком поздно. Волки ступают по осколкам стекла так, словно это просто песок под их голыми лапами.
Я таращусь на этих здоровенных придурков.
— Вы что, тупые? — Спрашиваю я, наблюдая, как они важно проходят мимо меня, опустив хвосты и не издавая ни звука, как будто они так же, как и я, прислушиваются к шуму в доме. — Не приходите ко мне плакаться, когда порежете лапы и вам понадобится, чтобы кто-нибудь вас пожалел.