Читать интересную книгу Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса

— В каком смысле? — испугалась Лина, хотя она, конечно, прекрасно поняла, что имеет в виду Лёня.

Вместо ответа он крепко сжал ее руку. Лина руку не убрала, так и сидела с ним — рука в руке, как в ту первую ночь. Но про себя она сказала: нет, парень, я не могу. Прости, но дальше ты как-нибудь сам.

Она старалась не привязываться к нему, потому что знала — ей нельзя, нет у нее права ни на что живое, человеческое, на теплоту, любовь, привязанности. Но случилось худшее, что можно было представить — он привязался к ней.

Лина кормила Лёню с ложечки, пока он не окреп настолько, что мог справляться сам, поддерживала его, когда он делал первые шаги, читала ему книги, приносила вкусности, подарила планшет, на который записала хорошие мультфильмы, чтобы Лёне было не так одиноко, когда она уходит домой. В каком-то смысле история повторялась — Лина вспоминала, как когда-то она также читала книги Павлику, рисовала ему картинки. Сероглазый светлоголовый Лёня внешне не был похож на Павлика, и все-таки у них было что-то общее — живость, веселый нрав, любознательность, чувство юмора. Лёня, несмотря на свою недетскую серьезность, прекрасно шутил сам и понимал шутки, и Павлик всегда был смешливым, любил устраивать розыгрыши для них с матерью. Вот только в шесть лет Павлик уже умел читать, а Лёня и представления не имел о буквах. Решив исправить это упущение, Лина взялась учить его читать. Они о многом разговаривали, но у обоих были запретные темы — Лёня почти не говорил ни о своем доме, ни о родителях, Лина — о своей семье. Вот такие у них были странные отношения.

Однажды в июле Лине сообщили, что в приемный покой больницы пришел тот самый, сбивший Лёню водитель и что он хотел бы поговорить с кем-то из родственников мальчика. Услышав это, Лина почувствовала, как волна ярости подбросила ее и понесла. В приемный покой она буквально вбежала. Она почему-то представляла, что увидит сейчас перед собой молодого, полного сил человека, но посреди холла стоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, пожилой мужчина. На мгновение Лина растерялась — у незнакомца был виноватый, потерянный взгляд, да и выглядел он несчастным. Запинаясь, мужчина сказал, что не мог предотвратить трагедию и что все это время он глубоко переживает случившееся.

— Мой внук такого же возраста, как этот ребенок, — вздохнул незнакомец. — Как не переживать… Знаете, у меня после этой аварии случился инфаркт. Я сам из больницы недавно вышел. Вот пришел узнать, как там парень.

Лина испытующе смотрела в его глаза — можно ли ему верить?

Еще в июне она говорила со следователем, который вел дело Лёни, была в курсе обстоятельств аварии и знала, что формально водитель был не виноват. Лёня выскочил на проезжую дорогу, и водитель попросту не мог сориентироваться, затормозить. Она также знала, что водитель повел себя достойно — он сам вызвал полицию и медиков, предлагал помощь.

Однако же бессознательно Лина все же ненавидела этого незнакомого человека, принесшего Лёне столько боли. Но вот теперь, увидев его, она чувствовала, как ее злость отступает.

Мужчина повесил голову:

— Вроде и не виноват ни в чем, а на душе так тяжко, словно горой придавило. Ночами не сплю, верите?

Лина видела, что его сожаление искренне. Совсем другим, своим давно забытым — мягким — голосом она сказала:

— Вы действительно не виноваты. Пожалуйста, не переживайте. С мальчиком все будет хорошо.

Мужчина вдруг беззвучно, скупо заплакал и отвернулся.

— Мальчик поправится, — повторила Лина. — Не вините себя.

Незнакомец повернулся к ней:

— Я готов помочь всем, чем могу. Деньги, лекарства, все, что надо…

— Спасибо, — кивнула Лина, — оставьте ваш телефон! Если Лёне что-то понадобится, я вам сообщу.

— За ним кто-то ухаживает? — с надеждой спросил мужчина. — У него кто-то есть?

— Да, — улыбнулась Лина, — не беспокойтесь!

В больничное окно Лина видела, как пожилой незнакомец пересекает двор усталой походкой. Она провожала его глазами, пока он не скрылся из вида. После этого разговора на душе у нее посветлело — виновник аварии оказался человеком. Она решила сохранить его номер телефона — может быть, он сможет позаботиться о Лёне, когда ее не будет? Она знала, что времени у нее почти нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Между тем лето убегало — теперь уже и не догонишь.

Как-то в конце августа ей приснился один из ее давних кошмаров — мама с Павликом на ее глазах падали в бездну, и она ничем не могла им помочь. Лина проснулась в холодном поту, и чувство вины накрыло ее с головой. «Мои дорогие, я не забыла о вас, не забыла!»

* * *

В это лето Данила много работал — он успел съездить на съемки в Сибирь и на Алтай, открыл в Петербурге выставку своих работ. А в августе он решил, впервые за несколько лет, устроить себе отпуск. Ему не хотелось сейчас шума больших городов или суетного отдыха в переполненном отеле где-нибудь на оживленном южном побережье. Подумав, Данила махнул на Балтику, где на безлюдных пляжах легко найти уединение и покой.

Он снял дом на побережье и каждый день рано утром уходил на море. Иногда он брал с собой камеру. Здесь было что снимать — нескончаемые белоснежные пляжи, дюны, живописные валуны, нависающие скалы. Обычно фотограф Суворов долго прицеливался, оценивая и выбирая ракурс, просчитывал драматургию каждого снимка. Он вообще скрупулезно подходил к съемке — старался не делать лишних кадров «в пустоту», мысленно отбирая лучшие. Про себя Данила, смеясь, говорил, что профессия и стремление из множества кадров выбрать один — лучший, сделала его слишком разборчивым. А на вопрос друзей о том, почему он так и не нашел себе девушку, Данила отвечал, что вот эта привычка выбирать лучшее из множества, побуждает его ждать одну — единственную. На самом деле он давно привык к одиночеству. Его профессия и в этом накладывала на него свой отпечаток. Он не тяготился одиночеством, и сейчас, здесь, у моря, в этом безлюдном месте чувствовал покой и гармонию. Чистая, прохладная вода, особенный, морской воздух, синий космос над головой — что еще нужно человеку для счастья?

Он провел на побережье несколько дней. Впереди была еще целая неделя благословенного отпуска. Вечер опускался на пустынный берег. Данила сидел на песке, смотрел, как дыбятся волны, набегают друг на друга и с шумом разбиваются о берег. Никаких мыслей, никаких планов, ну разве что на счет ужина. Сейчас он вернется в дом и сам приготовит еду. А на ужин у него так кстати — хвала богам! — припасена бутылка отличного белого вина. И можно будет долго сидеть на террасе, потягивать вино и смотреть, как на побережье медленно наплывает дивно красивый закат.

Когда он собирался уходить с берега, его телефон зазвонил. Ответив на вызов, Данила услышал бармена Лешу.

— Привет, старик! — прокричал Леша и после обмена приветствиями выпалил: — Такое дело. Ты просил сообщить, если та странная девушка снова появится! Так вот — она пришла.

* * *

Июль скрылся за зеленым пригорком, и где-то там, за ближайшим поворотом, уже маячила осень. У Теоны было чувство, будто она стремительно, как на велике, пронеслась через летние месяцы.

После возвращения Мананы она, уступив тетиным просьбам, прожила в Павловске еще месяц, а в конце августа вернулась в свою странную, похожую на пещеру квартиру.

…В квартире было прохладно и тихо. Теона усмехнулась. «А здесь, вероятно, так всегда и было, все сто пятьдесят лет, или сколько там этому дому! Даже не верится, что когда-то здесь жили люди, любили, мечтали, наполняли это пространство своим теплом или смехом». После уютного, живого дома Мананы с его цветущим садом, зеленью Павловского парка контраст показался ей особенно печальным.

«И никто-то в этой квартире мне не рад, — вздохнула девушка, — даже незнакомка на портрете».

— Здрасте, — поздоровалась с дамой на портрете Теона.

Она развесила в шкафу летние платья (понадобятся ли они ей еще в этом сезоне, или осень будет ранней и потребует теплых пальто и палантинов?), вернула на прежнее место кукол, которых увозила с собой, поставила чайник, распахнула окно. И вроде вечер был еще по-летнему теплым, но ворвавшийся в комнату ветер напомнил о скорой осени. У Теоны вдруг возникло сильное желание сорвать с вешалок только что развешанные платья, уложить кукол в чемодан, собрать остальные вещи и вернуться в Тбилиси. Тем более что душившие ее тоска и ревность, из-за которых она и сбежала из родного дома, стали куда глуше. Так что теперь она могла бы вернуться. Завтра она простится с Мананой, с ребятами в «Экипаже», а сборы будут недолгими.