Читать интересную книгу Журнал «Вокруг Света» №04 за 1987 год - Вокруг Света

Как ни удивительно, самый опасный для медведей период — осень. К спячке они должны накопить запасы жира, а его косолапые нагоняют с помощью какого-то главного корма, к которому привыкли с детства. В разных районах это может быть овес, рябина, кедровые орехи... И если случается на них неурожайный год, то зверь оказывается в беде. Замечено, например, что в Сибири, когда неурожай кедровых орехов, появляется много медведей-шатунов. В поисках орехов они покрывают огромные расстояния. У шатунов, видимо, происходит перестройка психики. Они никого не боятся — нападают на домашних животных, даже на людей. Причем интересная деталь — медведь всегда ищет только тот корм, к которому привык. При любых условиях он не заменит кедровые орехи, скажем, овсом, и наоборот. В этом проявляется своеобразный консерватизм медвежьей психики...

Ветки трещали, пожираемые огнем, искры летели во все стороны. От горящих головешек вспыхнула листва у самых ног. Валентин Сергеевич быстро забил огонь еловой веткой.

— Катьки нет на наш костер,— усмехнувшись, проговорил он.— Она бы его быстренько потушила. Медведи по своей натуре — пожарные, ни в жизнь не пройдут мимо огня, обязательно загасят. Когда я на втором году своего прозябания в лесу разжег погреться первый раз костер, Катька сразу возмутилась, заволновалась и ну лбом ветки тушить. Обгорела даже немного, но костер уничтожила.

— Как же вы согласились на такой эксперимент? — спросил я.— Вы ведь, наверное, и не представляли, сколько вас ждет неожиданностей?

— С одной стороны,— вороша тлеющие угли, произнес Пажетнов,— хотелось побольше узнать о медведях, а с другой — выяснить, можно ли медвежат, оставшихся без матери, вернуть в лоно природы. Сейчас это целая проблема. У нас в стране на сегодняшний день насчитывается около ста тысяч медведей, ежегодно почти две тысячи медвежат остаются сиротами — или охотники мать загубили, или просто ее спугнули. Если же медведи попадают к людям, то через два-три года их все равно приходится убивать. Выхода нет! Медведь по своей натуре зверь-одиночка.

Когда он маленький, с ним приятно побаловаться, но взрослый мишка способен много бед натворить. А в лесу одомашненный зверь жить не может, зоопарки его брать отказываются — своих полно, медведи в неволе прекрасно размножаются. Вот она, проблема...

Недавно Пажетнов закончил разработку методики по воспитанию осиротевших медвежат и надеется в скором времени создать у нас в стране заповедник, в котором бы растили осиротевших медвежат. Два-три человека способны по ней подготовить к жизни в лесу 10—15 малышей. И Валентин Сергеевич уверен, что это дело пора поставить на разумную основу. Тем более что и в зоопарках страны каждый год рождается немало косолапых, которых не знают, куда девать. Медведь действительно драгоценный зверь, и относиться к нему пора по-хозяйски.

— Кстати,— замечает Пажетнов,— за рубежом также проводились опыты по возвращению медвежат к лесной жизни. Их подкладывали к медведицам зимой в берлогу или просто выпускали в лес. Но все попытки оканчивались неудачей. Сейчас мы уже знаем, как правильно растить и возвращать в природу медвежат. И этот опыт необходимо применять на практике.— Валентин Сергеевич на некоторое время замолчал, глядя на затухающий костер, потом вздохнул и с улыбкой добавил: — Однако светать скоро начнет, спать пора. Может, опять встречусь с косолапыми. Ведь мы с ними, бывает, и во сне по лесу бродим...

Калининская область

Игорь Мосин, наш спец. корр.

Человек, сотворивший остров

Словосочетание «Бермудский треугольник» сразу настраивает на тревожный лад. Но мы расскажем о созидании, о том, как одному из островов Бермудского архипелага — Нонсачу — был возвращен первозданный облик.

Нонсач — клочок суши площадью в шесть гектаров. До прихода европейцев остров мог похвастаться многим: обилием живности, большим лесом, долиной, двумя болотцами. Затем колонисты привезли сюда свиней и коз, которые стали свободно повсюду пастись и без меры плодиться. Люди жгли, рубили, корчевали. Свиньи подрывали корни, козы обгладывали ростки и вытаптывали траву. Когда рубить, обгладывать и вытаптывать стало нечего, на Нонсаче расположился карантинный пункт для лиц, пораженных желтой лихорадкой. Толпы временных обитателей и вовсе не щадили остров. Исчезли птицы, рептилии и большая часть насекомых. Разор довершило нашествие крыс.

К середине нашего века остров обрел вид голого камня в море, чуть прикрытого чахлой травкой. Но там рос еще и кедр. Последний кедр из тысяч. Тощающие островные крысы наверняка сожрали бы тройку доживающих свой век коз, их опередили солдаты с соседней американской военно-воздушной базы. Коз изжарили. Кедр срубили: дерево мешало протянуть антенну во время маневров.

Именно в это время Нонсачем заинтересовался подросток по имени Дэвид Уингейт. Он родился на Бермуде — самом большом острове архипелага. С детства возился с паучками, бегал на пруды наблюдать за цаплями и утками. В том возрасте, когда мальчишки мечтают о пиратских кладах, Дэвид грезил о сокровище, которое природа таит от людей очень давно. Он задался целью отыскать бермудского тайфунника — птицу, которую человек видел в последний раз в 1620 году.

До того, как на островах появились первые английские поселенцы, здесь было не меньше миллиона тайфунников. Губернатор докладывал в метрополию: «Кругом без счета жирной и вкусной птицы, которая сама идет в руки, словно просится в котел». Колонистам хватило восьми лет, чтобы истребить тайфунника вчистую. Это была птица размером с голубя, но с мощными широкими крыльями. Месяцами тайфунники путешествовали над океаном, но неизменно возвращались на Нонсач и соседние острова: здесь, в норах под кедрами, птицы выращивали потомство. В период гнездования они пугали моряков тягучим «дьявольским» криком.

И Дэвид Уингейт нашел-таки, что искал! Правда, не в одиночку, а вместе с орнитологами, которым взялся помогать. Но и ученые не предполагали, что на голом, опустелом Нонсаче тайфунники упрямо возвращаются к корням давно не существующих кедров.

Окончив университет, Уингейт попросился на Нонсач: он решил вести наблюдения за найденными птицами. Но что такое для молодого энтузиаста-биолога три десятка особей! В его голове уже сложился фантастический план: восстановить остров в экологической целостности, дабы тот мог со временем принять тысячи и тысячи птиц.

Засучив рукава, Уингейт принялся творить свой собственный мир. Ни в шесть дней, ни даже в шесть лет он не уложился. Сотворение мира потребовало куда большего срока. Тогда, тридцать лет назад, Уингейт первым делом добился признания Нонсача заповедной зоной.

Начинать следовало с растительности. Семья неделями не видела ученого — он пропадал на своем острове. Тщательно проверял все саженцы, все семена: страшно боялся заразных болезней и вредителей. Случались дни — высаживал по сотне, по две сотни деревьев. Поливал, окапывал, пропалывал... Вскоре к Уингейту присоединилась молодая жена: супруги обзавелись домом, приусадебным хозяйством — жизнь пошла веселее.

Не забывал ученый и о животном мире. Только завозил с соседних островов не всякой твари по паре, а лишь те. виды, которые и прежде жили на Нонсаче. Перечисление их заняло бы страницу, если не больше. Достаточно сказать, что дело дошло даже до моллюсков в прибрежной полосе — их раковины нужны ракам-отшельникам, а раки нужны птицам, а птицы нужны... ну и так далее. Все пищевые цепочки надо было продумать, организовать и отладить. Чуть зазевался, не рассчитал, и вот уже кто-то кого-то съел — целой популяции как не бывало. Пока съеденных заменяешь новыми, того гляди перемрут победители. Вот и крутись!

Первые пять лет лихорадочной деятельности прошли словно жуткий сон. Один вид растений прекрасно приживался и внезапно погибал, другой так и не поднимался от земли. Взять, например, кедры... Их Уингейт разве что за макушки не тянул, все шло прекрасно, и вдруг две тысячи деревьев иссохли от завезенной инфекции. Моллюскам понравилось на новом месте, но за неделю они погибли все до единого. Крыс, казалось бы, всех извел — и на тебе: объявляются недобитки, плодятся в несметных количествах.

Уингейт каждый раз с тяжелой душой отлучался с Нонсача — какой разор еще застанет он по приезде? Как-то буря разбила лодку в щепы и заперла Дэвида с семьей на острове. Полгода длилось вынужденное заключение. Но вот кончилось питание для малютки сына, и Уингейту пришлось в шторм вплавь преодолеть полкилометра до соседнего острова.

Работа кипела. Все больше растений и животных приживалось на Нонсаче. В Гамильтон, столицу архипелага, Уингейт наезжал только для того, чтобы не одичать и посоветоваться с коллегами. И вдруг — несчастье. От взрыва керосинки трагически погибла жена Уингейта. Наступила черная полоса. Беда усугубилась тем, что ученый узнал о результатах исследований биологов: лесок, крепнущий на Нонсаче, оказался сплошь из нехарактерных для острова пород... Похожий, очень похожий на прежние лесок, да не тот! Десять лет пошли прахом.