Каскад
День был необычным: готовился запуск второго агрегата Таш-Кумырской ГЭС, одной из гидростанций Нижне-Нарынского каскада. «Пускачи» не любят суеты в такой момент. А посему к рукоятке пускового механизма встал регулировщик, обладающий хорошей реакцией не только на поступающие команды, но и на любые шумы в машине: и турбина пошла.
Спохватившись, я записал в блокноте: «15 августа 1986 года».
День был радостным и торжественным, хотя на душе бригадира комсомольско-молодежной бригады Мамасалы Сабирова, как он сам признавался, было немного грустно.
— Почему?! — удивился я.
В ответ он только пожал плечами.
Грустно — и все. Может, оттого, что с пуском нового агрегата третьей на его счету ГЭС в прошлое ушел еще один отрезок жизни. А на его счету были Токтогульская, Курпсайская, а теперь вот Таш-Кумырская. Вроде бы и успокоиться можно, а сердцем рвался уже дальше, на Камбаратинскую, где три года назад высадился первый десант гидростроителей, чтобы, освоившись на безлюдном месте, уйти дальше в горы, туда, где будет створ будущей плотины...
Подкатила вереница автобусов, сопровождаемая машиной ГАИ. Это у Таш-Кумыра горы немного сглажены, в распадках поросли узловатыми деревцами фисташки и оттого кажутся безобидными. А чуть ближе к Кара-Кулю зажмут узкую полосу серпантинной дороги крутолобые и островерхие скалы, и начнет она вилять над рекой, одной стороной обрываясь в стремительный Нарын, другой — упираясь в скалы. Оттого и сопровождают автобусы работники Кара-Кульской автоинспекции, чтобы предотвратить возможную беду. Сама река здесь, в излучине, кажется спокойной, и цвет ее не ярко-бирюзовый, как на Токтогулке, а голубовато-зеленый. Однако ветер в этих местах, набирая силу с верховьев Нарына, врывается в ущелье и разгоняется до сорока-пятидесяти метров в секунду, чтобы потом вырваться из ущелья упругим, словно резина, валом. Случись такой ветер в городе, беды не миновать. Крыши, деревья и столбы — все окажется на земле.
Мамасалы дождался, пока его ребята рассядутся в автобусе, последним залез сам. Стащил с головы каску, вытер пот со лба. Август стоял знойный, столбик термометра, оставленный как-то на солнцепеке, подпрыгнул до предельной отметки. А здесь, на голых, выветренных склонах, негде ни от солнца спрятаться, ни от жаркого, иссушающего ветра укрыться. К тому же ветер гнал пыль, бросая песок в глаза, мешая работать.
Колонна из десяти автобусов, сбавляя газ на особо опасных участках дороги, ходко шла к Кара-Кулю. Пристроив какой-то ящик вместо стола, ребята из бригады Сабирова застучали костяшками домино, а сам Мамасалы, устало откинувшись на запыленное сиденье, смотрел в окно на бирюзовую кипень воды. О чем думает, что вспоминает сейчас этот человек, лауреат премии Ленинского комсомола Киргизии, которого в двадцать девять лет избрали депутатом Верховного Совета республики, а потом и СССР?
Может, о том, как шестнадцатилетним пареньком, прочитав в газете о строительстве Токтогульской ГЭС, он добрался в ущелье Джаз-Кечуу, где только-только закладывался будущий город энергетиков Киргизии, и попросился, чтобы его взяли на стройку. Мамасалы говорил мне, что его отец Сабир долгое время не мог понять, как он мог решиться на такое. Однако решился — и приняли его рабочим.
Трудно ли было? Конечно, нелегко. Он вырос в горах, может, оттого и приметил шустрого, крепко сбитого паренька инструктор по скалолазанию Владимир Аксенов. Поначалу он обучал своих ребят азам альпинизма, а потом и в профессионалы стал выводить. Сабиров до этого занимался борьбой, так что крепость в руках и ногах была. Страшно, конечно, поначалу было, но ничего — и к высоте привык, и к немалым физическим нагрузкам, которые выпадали порой на его долю. Как это случилось, например, зимой семьдесят четвертого — семьдесят пятого года, когда Мамасалы, тогда уже бригадир, тянул со своими ребятами провод на горе Тегерек. Да разве только там выковывался характер бригадира? А участок Айры-Таш, где расстояние между опорами до километра, а то и поболе... К тому же снега было по горло. Места лавиноопасные. И, видно, до конца жизни незаживающей травмой останется гибель бульдозериста под лавиной...
Лентой стелился по правую руку Нарын, а сзади осталась пропыленная, солнцем прожженная Таш-Кумырская ГЭС, строители которой выходили на финишную прямую.
Дорога вильнула, и на крутом изломе, внизу, у самой реки, показалась старенькая юрта, подле которой паслось несколько овец, а чуть поодаль, чутко насторожив уши, стоял на крутом взгорке тонконогий жеребец. У откинутого полога копошились трое мальчишек, а чуть в стороне, у огня, занималась стряпней женщина.
Я увидел, как Мамасалы невольно вздохнул. Его детство тоже прошло в юрте, на отгонных пастбищах, где он вместе с братьями и сестрами помогал отцу пасти колхозные отары. А детей в их семье было ни много ни мало — восемь человек. И сколько таких вот детей чабанов, как Мамасалы Сабиров, трудятся сейчас на Таш-Кумырской ГЭС! Взять хотя бы того же Эркетая Жапаркулова, о котором мне рассказывал Мамасалы и с которым мне удалось познакомиться вчера вечером.
...Мы стояли с Сабировым около управленческого корпуса, когда к нам подошел плечистый, плотно сбитый парень в спецовке и о чем-то по-киргизски спросил Мамасалы. Тот ответил, потом повернулся ко мне, сказал:
— Знакомьтесь, тот самый Жапаркулов, который со своей бригадой грозится обогнать мою.— И увидев, что парень засмущался, добавил, улыбнувшись: — Ничего, Эркетай. Плох тот учитель, который не мечтает, чтобы его обошли ученики.
Эркетай Жапаркулов молод, но густые волосы уже слегка тронуты сединой. Впрочем, для своих ребят в бригаде он — ветеран. Еще бы, строил Курпсайскую ГЭС.
Уже потом, разговорившись, я узнал судьбу Эркетая. Судьбу, удивительно типичную для молодых гидростроителей-киргизов. Недаром, видно, кто-то назвал университетом молодых национальных кадров Нижне-Нарынский гидрокаскад. Мать и отец Эркетая, колхозники, думали, что и сын пойдет по их стопам, как здесь было принято исстари. А он закончил десятилетку, поступил в техникум, отслужил в армии, работал такелажником в шахте. И буквально с первого колышка — на Курпсайской ГЭС.
Здесь его наставником стал бригадир Евгений Смирнов. Он-то и посоветовал Эркетаю идти учиться на сварщика. Правда, курсы были вечерние, и надо было изучать теорию и познавать практику, когда от усталости не разгибалась спина, деревенели ноги — в то время Эркетай уже работал в бригаде Мамасалы, и были это далеко не легкие дни.
— Мы как раз передвигали тогда опоры ЛЭП, которые должны были попасть под затопление,— вспоминал те дни Сабиров.
И сейчас, когда едешь от Кара-Куля к Курпсайской ГЭС, эти опоры, словно сторожевые башни, горделиво возвышаются на обрывистых скалах, у подножия которых замедлил свой бег Нарын. И трудно даже вообразить, как, каким образом могла небольшая комсомольско-молодежная бригада парней, даже обученных скалолазному делу, размонтировать их на прежнем месте и поднять сюда, на крутые выступы. Это потом уже на помощь пришли вертолеты, а поначалу буквально все, до последнего болтика, поднимали в рюкзаках на скалы Мамасалы Сабиров, Эркетай Жапаркулов и их товарищи по бригаде.
— А потом меня как-то вызвали в управление,— продолжал вспоминать Мамасалы,— спросили, кого бы я мог рекомендовать из ребят для поездки в Москву, чтобы учиться на бригадира. Достойных кандидатур было предостаточно, но остановились на Эркетае. Знаете, из чего я исходил, говоря о нем?.. Этому парню можно было доверить таких же начинающих ребят, каким он сам пришел на стройку.
Так, постепенно для меня выстраивалась цепочка преемственности: первым учителем Мамасалы был Владимир Аксенов, наставниками Эркетая стали Евгений Смирнов и Мамасалы Сабиров, а сейчас уже сам Эркетай обучает молодых ребят сложному делу гидростроителей.
Как-то я попросил Сабирова рассказать о том, как он постигал азы альпинизма. Мы как раз стояли на гребне плотины Токтогульской ГЭС. В ущелье свистел ветер, разгоняя далеко внизу барашки волн, и было немного жутко от этой дикой, необузданной красоты отвесных скал, на которых сиротливо висели над пропастью шаткие деревянные переходы, щетинились сваями ловушки для камней.
— Как, говоришь? — переспросил Мамасалы и задумался надолго, видимо, восстанавливая в памяти прошлое.— Да очень просто,— вдруг сказал он.— Учитель был толковый— Владимир Аксенов. Он знал, что мы всего лишь дети чабанов и хлопководов... Понимаешь, страх высоты был выше наших сил. Тогда-то Аксенов постепенно стал отучать нас от привычки глазеть по сторонам. Ну а потом уже появились у нас и смелость, и необходимая сноровка... Поначалу дух захватывало, когда мы видели, как Володя вбивал тонкий железный крюк в щели скал и завязывал на конце капроновую веревку, а другим концом ее перевязав себя, повисал затем над скалой. Заставлял он делать то же самое и нас. Но мы боялись... Однажды Аксенов, повиснув на скале, подозвал нас к себе и буквально заставил всех вместе дернуть его веревку. Мы не решились. Тогда он крикнул нам: