Я осторожно потянул пробку, одновременно вращая её из стороны в сторону. В последний момент резко отпустил, и она с хлопком выстрелила. Лена ойкнула, а Ромка радостно захлопал в ладоши.
Президент всё ещё говорил, и наш малыш спросил, наблюдая, как я разливаю пенящуюся жидкость по бокалам:
– А зачем люди чокаются?
Я пояснил:
– Древний обычай. Когда чокаешься, напиток переливается из одного бокала в другой. Это знак доверия, что тебя не хотят отравить.
Ромке я налил сок.
Часы на Спасской башне пробили первый раз.
– …два, три, четыре… – считали мы хором. На двенадцатом ударе небо за окном озарилось фонтанами множества фейерверков, заранее закупленных предусмотрительными гражданами. Мы закричали «Ура» и выпили. А потом прилипли к стеклу и долго смотрели на яркие вспышки в чёрном небе, на людей, высыпавших из подъездов, на всеобщее ликование и массовое умопомрачение. Такого Нового года в моей жизни точно не было…
Идти кататься с горок предложил Ромка. Мы с Леной переглянулись. В груди ностальгически кольнуло. Когда ж я последний раз…? Увидев озорной огонёк в её глазах, я, не раздумывая, скомандовал:
– Давайте наперегонки. Кто быстрей оденется, тот первым катится.
Народ дружно покинул праздничные столы и нестройной толпой двигался в сторону парка культуры, где, как всегда, был выстроен снежный городок. Дети юных возрастов, преимущественно на плечах захмелевших папаш, радовались редкой возможности не отправиться рано спать.
– У меня ледянок нет, – грустно изрёк Рома.
Я огляделся. Почти каждый ребёнок держал в руках пластиковые санки – этакое сиденье с ручкой, рельефом повторяющее детскую попу.
– Ждите меня здесь, – крикнул я и побежал к ближайшему круглосуточному ларьку. Ледянки в таких местах не продают, конечно же. Но через минуту я уже нёсся обратно с приличного размера картонкой из-под марокканских мандаринов.
В снежном городке был аншлаг. Мы медленно продвигались наверх по крутой деревянной лестнице. Здесь все были равны. Ребёнок, взрослый – не важно. Вернее, взрослых здесь не было. Все были детьми: пяти-, десяти, сорока– и шестидесятилетними. Когда подошла наша очередь, мы дружно плюхнулись на картонку: Рома, мама и я замыкающим. Я хотел оттолкнуться, но не успел. Кто-то сзади любезно мне помог, и, судя по всему, ногой. Мы понеслись…
Не надо ломать копья в попытках изобрести машину времени. Всё до банальности просто. В одно мгновенье я перенёсся на…цать лет назад. Чувства нисколько не притупились. Те же восторг, страх, возбуждение. Всё быстрее и быстрее, и ветер в лицо, «эй, впереди, отходите!» Деревянный помост кончается, подо мной неровный лёд, надо тормозить, а впереди копошатся, пытаясь подняться, такие же, как я. И мы сбиваем их, они валятся на нас, лежат, смеются. И всем хорошо…
Мы выползли на снег, все втроём. Сидели и хохотали, обнявшись. Потом, как по команде, вскочили и побежали занимать очередь у деревянной лестницы.
…Домой мы брели усталые и счастливые. На полпути Ромка закапризничал, и я взял его на руки. Он уткнулся мне в грудь и быстро заснул. Снег падал большими пушистыми хлопьями. Мы шли по тополиной аллее, оставляя за собой две неприметные дорожки следов. Минута, и, облепленные упавшими снежинками, они пропадали в белом ковре скрывающего всё и вся новогоднего снега.
Ромка так и не проснулся, лишь пробормотал что-то, когда Лена раздевала его. Но как только голова коснулась подушки, он сразу затих. Мы стояли возле дивана и смотрели на это спящее под одеялом чудо. Кто ты, маленький мальчик Рома, так похожий на ангела?
За окном ещё раздавались редкие хлопки да всполохи последних фейерверков. Кто-то пытался пьяным голосом завести песнь про мороз и коня, но бросил эту попытку под возмущённое женское шиканье.
– Денис. – Лена лежала у меня на плече и водила ногтем, рисуя на моей груди только ей ведомый замысловатый узор. – Ты знаешь, я была не права. Мне не надо было на тебя давить. Если не хочешь знакомиться с родителями, значит время ещё не пришло.
– Нет, Лена. Я много думал об этом. Я хочу тебе кое-что сказать. – Ноготь на груди замер. Я прислушался к своим ощущениям. Никакого волнения, чувства эпохальности события и в помине не было. Я спокоен. Почему? Может, потому что это правильно, потому что я действительно этого хочу?
– Выходи за меня замуж.
Лена поднялась на локте и посмотрела мне в глаза. Что она увидела там, я не знаю. Я же в этих двух голубых океанах, наконец, увидел то, что предстаёт перед путником после многолетних скитаний.
Причал.
Конец исканий.
Вместо ответа, Лена наклонилась и поцеловала меня…
Я проваливался в сон. Падал, падал, падал в бездонный колодец небытия. На самом краю тающего сознания возник её голос:
– Любимый, я боюсь, что утром сказка кончится. Ромка исчезнет, а ты забудешь, что говорил мне.
«Не кончится, не исчезнет, не забуду», – успел я подумать и отключился.
– Мужчина. Мужчина! – кондукторша трясла его за плечо.
– А? Что?
– Конечная. Выходим.
Денис несколько секунд непонимающе пялился на девушку, затем повернул голову и посмотрел в окно. Действительно, конечная. Обернулся: пустой вагон.
– Я спал?
– Нет. Сидели и разглядывали свои колени. С закрытыми глазами. – Кондукторша улыбнулась. А что? Пассажир трезвый, одет прилично. Можно и пошутить.
– Вот чёрт. Извините.
Денис вскочил и быстро вышел на мороз в гостеприимно распахнутые двери.
Луна на своём привычном месте флегматично взирала на мир. Блёклые точки звёзд дрожали в восходящих потоках тёплого воздуха. Нет, ну надо же! Никогда не засыпал в транспорте, а тут… А этот сон. Денис стоял и мотал головой, прогоняя видение. Как реалистично! Он всё ещё чувствовал Ленину голову на своей груди, запах её волос. «…Утром сказка кончится…» Нет уж, дудки!
Он достал телефон.
Тихий, уставший, такой родной голос:
– Алло, Денис?
Конечно, я, любимая.
– Здравствуй. Лена, я хочу, чтобы у нас был ребёнок.
Тишина в трубке. Всхлипы.
– Лена, ты меня слышишь?
Срывающийся голос, почти шёпот:
– Прости меня, Денис. Я такая дура. Я сейчас приеду. Можно?
– Приезжай.
Амур неслышно выскользнул из-под одеяла, подошёл к окну, расстегнул и скинул пижамную рубашку, а затем брючки. Постояв немного голышом, он повёл плечами, расправляя крылья. Острые мальчишеские лопатки выгнулись, затрепетали перьями и раскрылись в два величественных белых крыла. Неужели вы думаете, что у амуров маленькие крылышки размером с голубиные? И как, скажите на милость, на таких летать взрослому пятилетнему мальчику?
Амур подпрыгнул и завис в полуметре от пола. Огромные лебединые крылья опускались и поднимались с глухим уханьем. В комнате поднялся небольшой ураган. Штора на окне заколыхалась в такт взмахам, шары на ёлке начали позвякивать, ударяясь друг о друга. Мальчик настороженно посмотрел на дверь спальни: не разбудить бы. Затем одним взмахом преодолел расстояние до окна и растворился в исписанном зимним узором стекле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});