слышать.
— Глупости какие! Взрослые ведь люди!
Вяткин как бы нехотя закрыл «Пограничную книгу», не вставая, повернулся на стуле к сейфу, стоявшему в углу, положил на полку книгу, закрыл стальную дверцу и повернул ключ. Все эти привычные действия совершались замедленно — Вяткин явно тянул время.
— Взрослые — это верно, — отозвался он. — Вы бы это Катерине моей разъяснили.
— А сам чего не разъясняешь?
— Не кулаками же разъяснять, если слов не понимает? — в сердцах ответил Вяткин.
От заставы до офицерских домиков было метров двести. Вяткин и Кузнецова шли неспешным шагом. Такие темпы не устраивали Славку. Он нетерпеливо выдернул руку из отцовской ладони, побежал вприпрыжку к штакетнику, которым был обнесен заставский двор, и с ходу оседлал своего «коня» — обыкновенную березовую палку, взмахнул ивовым прутиком и поскакал, поскакал. А через минуту был уже возле своего дома, и сучил ногами, и подпрыгивал — изображал, какой у него горячий и нетерпеливый конь...
По пути домой Вяткин признался Наталье Павловне:
— Из-за него, из-за Славки, и разгорелся у нас с Катериной сыр-бор этот... Рассказывать долго, а домик наш близко. Катерина, думаю, скрытничать перед вами не станет. Тем более, когда вы вчера позвонили, что приедете к нам, она мне пригрозила: «Вот приедет Наталья Павловна, и сам убедишься, на чью сторону она встанет...» — Вяткин рассмеялся грустно: — Уверена, конечно, что на ее сторону.
— Уверена?
— Катерина не допускает иного.
Екатерина в нарядном шерстяном платье встретила их на крыльце. Она приветливо улыбалась. На румяных щеках ее так и светились глубокие ямочки, золотистые волосы, уложенные короной, — и когда только успела она! — тоже, казалось, светились... Вяткина держала на руках младшего, тоже румяного и пухленького. Она запела вологодской скороговорочкой:
— Погляди-погляди, Коленька, кто к нам приехал-то? Самая главная пограничная тетя приехала!
— Ну-ну, так уж и главная, да еще тетя!.. Здравствуй, все цветешь, Катерина... Дай-ка я потискаю этого хомячка-толстячка. — Коленька послушно перешел в протянутые руки Натальи Павловны — хотя грубоватый был голос у этой «главной пограничной тети», но ребятишки охотно шли к ней на руки. — Здравствуй, Коля-Николай! Ну и жирку ты нарастил на всех местах — не евши и не подымешь тебя! — Наталья Павловна не в руки матери передала, а спустила ребятенка на пол крыльца: — Держи мою руку, Николай, веди в свой дом.
А входить в этот дом было даже как-то боязно. Содержался он в такой броской сверхчистоте и аккуратности, что всякий перешагнувший порог с опаской оглядывал не только обувь, но и одежду свою: сияли, сверкали свободные от широких ковровых дорожек участки пола, покрытого лаком; снежной белизной отсвечивали тюлевые занавески на окнах, скатерть на обеденном столе; нетронуто свежими казались покрывала на кроватях и тахте, чехлы на стульях.
Вяткин тут же у порога привычно снял сапоги, сунул ноги в тапочки.
— Поухаживай за гостьей, Сергей. Этакой ты недогадливый! Шлепанцы подай, помоги раздеться, — по-домашнему командовала Екатерина Вяткина, так, будто между ними и не было никакой размолвки.
Командовала и как бы нечаянно, вскользь, но этаким острым глазом поглядывала на Кузнецову: знает ли председательница женсовета о их семейных баталиях? Конечно, знает, — лицо строгое, брови нахмурены... Определила это Екатерина Вяткина и все-таки продолжала щебетать, всем своим видом и поведением показывая, как она рада видеть в своем доме такую редкую гостью:
— Уж извините, Наталья Павловна, я по привычке не в комнате, а на кухне, по-семейному, стол накрыла. Ребятишек уж накормила, а нам троим и здесь места хватит. Ведь не обидитесь, что не в горнице?.. Мы люди простые, и у нас все по-простому.
— Хватит тебе прибедняться-то: «простые», «по-простому»... Наталья Павловна давно знает, какие мы простые. — Готовясь садиться за стол, Вяткин в раздражении пристукнул об пол табуреткой. — Присаживайтесь, Наталья Павловна. Моя Катерина долго еще может говорить о нашей простоте. Ноги устанут, и аппетит пропадет.
— Видите, какой он у меня, мук, — и порох, и перец, и горчица в придачу.
— Вижу, вижу... Ты все-таки не горячись, Сережа, дай хозяйке поухаживать, как она говорит, за главной пограничной тетей...
3. Кто же виноват?..
Завтракали молча. Да и не было времени разговориться — Вяткин еще по курсантской привычке и вечной военной спешке торопливо похватал кое-чего, развел горячий чай холодной водой и опорожнил чашку одним махом, выскочил из-за стола, будто кольнули шилом.
— Прошу извинить, Наталья Павловна, время мое истекло — наряды надо отправлять. — На короткое время задержался у дверей: — Катерина, а мальчишки наши где?
— Наверно, у крольчатника. Возле гаража ошиваться и на конюшне я им запретила.
Запреты свои строгая мамаша в раздражении частенько подкрепляла болезненными шлепками — это было хорошо известно Наталье Павловне, и потому ее не удивило, как отнесся к словам жены Вяткин.
— После позавчерашнего твоего запрета Славка и сейчас на одной половинке сидит, — отозвался он хмуро.
Не надел, а с маху накинул фуражку на голову и выскочил, хлопнув дверью. Екатерина шумно вздохнула, проводила его долгим взглядом:
— Воспитывали бы этих разбойников сами с мамочкой моей сердобольной. Взвалили все на меня да еще дверями хлопают. — И сразу же раздраженно перекинулась на другое: — Как собака, похватал за столом и полетел на свою заставу — вот и все его отцовское внимание к детям, вот и поговори с ним жена... Хорошо, что вы приехали, а то все одна да одна... Попьем еще чайку с вареньем, а, Наталья Павловна?
— И чайку попьем, отчего ж не попить? А насчет поговорить с мужем... Так при мне же доставил Славка твое письменное приглашение на завтрак. Сказать кому про это, не поверят, засмеют еще.
Екатерина Вяткина перекладывала варенье из банки в хрустальную вазочку, и по кухне распространился аромат лесной земляники. Ложка с вареньем остановилась на полпути, и на белоснежную скатерть упало несколько капель.
— Все к одному. Скатерку испортила! — На глаза Вяткиной навернулись слезы.
— Простирнешь — и все дело. Стоит ли расстраиваться? Вот если бы черника...
— Верно? Ничего страшного? — Вяткина улыбнулась, подхватила чайной ложечкой упавшие ягодки,