class="p">Живое облако
Константин Мяличкин мерил шагами камеру, потом садился на железные нары без матраса, неподвижно смотрел в стену, точно на ней разыгрывались кинематографические сцены из американской фильмы, вновь вставал, ходил и опять садился.
«То, что со мной случилось – вполне заслуженный итог последних двух лет, – рассуждал он. – А всё началось в восемнадцатом, когда от безысходности я перешёл к красным. Зачем себя обманывать? Мог бы как другие уехать на Дон и стать плечом к плечу с теми, кто был мне близок и понятен по духу, по вере, по образу жизни. Но нет, я остался. Предложили хороший паёк и почти полковничью должность…»
Бывший царский полковник военной разведки вспомнил, как зимним вечером он пришёл домой с кульком продуктов. Стал выкладывать их на стол, а жена, радуясь и рассматривая колбасу, консервы, сахар и чай, одновременно рассказывала взахлёб, что час назад встретила старую подругу по учительским курсам, которая теперь собирается бежать с мужем в Екатеринодар, чтобы бороться с большевиками. Он – полковой командир, а она будет сестрой милосердия. На следующий день пьяная матросня под видом обыска валилась в их дом и ограбила подчистую, назвав это обыском и экспроприацией. Забрали даже вазы и обеденный сервиз. Муж отдал им всё, лишь бы сохранить жизнь. Она постригла волосы и купила на рынке ношеную одежду, чтобы не привлекать к себе внимания и сойти за простушку. Мужу пришлось продать обручальное кольцо, чтобы выправить документы, потому что на вокзалах чекисты устраивали облавы и поголовные проверки, отыскивая офицеров, которые потом бесследно исчезали.
Он сидел, слушал её и молчал. Потом закурил папиросу. Жена тут же подала ему пепельницу. В гостиную вбежала дочь Анна.
– Ого! Папа, откуда такое богатство? Ты ограбил продуктовый склад? – рассмеялась она.
– Выдали паёк.
– Ты снова на службе?
– Мне сделали предложение и, ради вас, я его принял.
– Постой-постой, – не уверено проронила Анна, – кто сделал?
– Большевики.
– Ты перешёл к ним? – прошептала супруга, прикрыв ладонью рот, будто боялась, что кто-то услышит их разговор.
– Ну да, – он пожал плечами – перешёл. А что?
– То есть ты будешь теперь убивать таких, как муж моей подруги? – одними губами прошептала жена.
Мяличкин не отвечал.
– Папа, да как же это? – растеряно развела руками дочь. – Они же ходят по городу шайками, грабят всех… Это же бандиты, папа. И ты с ними?
– Ну хватит! – не вытерпел он и поднялся. – Давайте ужинать. Я весь день ничего не ел. А после ужина и поговорим. Обещаю ответить на все ваши вопросы…
«Потом переехали в Москву, – вернулся к размышлениям Мяличкин. – Жена смирилась. Сначала жили в гостиничном номере, а позже дали комнату в коммунальной квартире. Словом, были как все. Дочь замкнулась в себе. С утра до вечера читала книги и учебники, готовясь к экзаменам. И я втянулся: ездил по фронтам, допрашивал, вербовал и бывало, в исключительных случаях, приговаривал к расстрелу. Конечно, по сравнению с прежней службой, большевики были на порядок жёстче, циничнее и беспощаднее. Но что поделаешь, гражданская война всегда кровавая и безжалостная. В разведке вообще, а в военной, тем более, не принято миндальничать и проявлять благородство. Это не воздушные бои недавней Великой войны, в которых авиаторы не расстреливали в воздухе уже горящий аэроплан противника».
Он достал папиросу и закурил. Дым стелился под потолком, не находя выхода. Но вот подул с улицы ветер, и сизый дымный клубок потянулся к окну с надетым на него железным намордником. «Следователь Райцесс прав лишь в том, что смысла ликвидировать ту симпатичную горничную из «Петербургской гостиницы» в Таллине не было. Вся беда в том, что я хотел доказать Ардашеву, что давно превзошёл его… Но не получилось. В итоге Клим Пантелеевич оказался прав: для большевиков я чужой. Самое страшное для человека – потеря самоуважения. А я дважды предал офицерскую честь. Первый раз, когда смалодушничал и перешёл к большевикам, а второй – сейчас, когда этот жирный боров заставил меня сознаться в том, чего я не совершал. Слишком быстро я согласился. Но, что если угроза расправы с женой и дочерью – это правда? Окажись на моём месте любой другой человек, разве бы он поступил иначе?»
Папироса потухла, и бывший полковник Генерального штаба вновь вспомнил рассказ жены двухгодичной давности о своей подруге, которая вместе с мужем собиралась на Дон, чтобы воевать с красными. «Интересно, – подумал он, – жив ли сейчас тот самый полковник или давно убит где-нибудь под Ставрополем или Новочеркасском?».
Бывший начальник сектора третьего отдела Региструпра РККА положил на стол спички и последнюю папиросу, потом вынул из кармана осколок линзы, найденный в комнате для допросов, и принялся быстрыми движениями затачивать один край о стену. Через пять минут он стал острый, как опасная бритва. Он оторвал от исподнего левый рукав и, перевязав его выше локтя, начал усиленно работать кистью. Вена надулась жирным червяком, которых в детстве он находил под камнями после дождя. Заточенный край линзы легко разрезал «червячное» брюхо. Брызнула тёмно-красная и тёплая струя. Кровь стала фонтанировать сильнее. Когда ноги оказались посередине кровяной лужи, он закурил папиросу. И дым, тот самый дым, который ещё недавно искал под потолком выход на волю, теперь висел облаком прямо перед лицом. Облако хмурилось и грозило пальцем, пытаясь что-то ему сказать, но он уже ничего не слышал, а лишь улыбнулся и махнул ему на прощанье рукой.
Акт о смерти подследственного Мяличкина Константина Юрьевича тюремный врач составил утром, когда за арестантом пришёл конвой. В нём значилось, что смерть арестанта наступила в результате обильной кровопотери.
Глава 13
Беда
Из гостиницы «Де сакс» Ардашев возвратился в агентство один. Войту он отправил к инспектору Яновицу, чтобы узнать результаты химической экспертизы содержимого желудка покойного Алана Паркера.
Контора «1777» оказалась закрытой. Клим Пантелеевич отворил дверь и вошёл. В кабинете на столе лежала записка: «Клим, у нас гость из Ставрополя. Мы тебя ждём. Марию я послала на рынок, потому что у нас закончились продукты. Вероника». «Надо же! – подумал Ардашев – гость из Ставрополя! Кто бы это мог быть?».
Привыкший к любым жизненным сюрпризам, резидент ВСЮР[26] в Европе почувствовал, как забилось сердце. «Да! Ставрополь. Всего десять букв в слове, а как оно волнует!». Он закрыл входную дверь и направился в парадное. Квартира Ардашевых располагалась в этом же самом здании, известном пражанам, как «Дом у Ротта», на втором этаже.
Не успел Клим Пантелеевич докрутить до конца ручку механического звонка, как