Главрепком
Так в официальных документах сокращённо назывался особый департамент «Министерства правды» — Главное управление по контролю за зрелищами и репертуаром при Главлите РСФСР, созданное в начале 1923 года[66].
Из «Постановления Совнаркома 9 февраля 1923 года»:
«Ни одно произведение не может быть допущено к публичному исполнению без разрешения Главреперткома при Главлите или его местных органов (обллитов и гублитов). Для обеспечения возможности осуществления контроля над исполнением произведения все зрелищные предприятия отводят по одному месту, не далее 4-го ряда, для органов Главного комитета и отдела Политконтроля ОГПУ, предоставляя при этом бесплатную вешалку и программы. Публичное исполнение и демонстрирование произведений без надлежащего разрешения, как равно и допущение исполнения и демонстрирования таковых в помещении, находящемся в их ведении, карается по ст. 224 Уг. Кодекса РСФСР».
В архивах сохранились сотни документов, касающихся запрещения пьес. Деятельность Главреперткома год от года расширялась: под его контроль попали граммофонные пластинки, лекции и доклады, вообще любые публичные выступления. В конце двадцатых годов уже требовалось от конферансье предоставление текстов реприз и даже экспромтов (!). В выпущенном в 1925 году «Списке граммофонных пластинок, подлежащих изъятию», в частности, фигурируют: «Выхожу один я на дорогу…» (сл. М. Ю. Лермонтова) — романс мистический; «Пара гнедых» (сл. А. Н. Апухтина) — «воспроизводит затхлый быт прошлого с его отношением к женщине как орудию наслаждения».
В ряде циркуляров Главреперткома предлагалось изгнать из «советского быта» танцы, влекущие за собой «буржуазное разложение»:
«Секретно. Циркулярно. 2 июля 1924 г.
В последнее время одним из самых распространённых номеров эстрады, вечеров (даже в клубах) является исполнение „новых“ или „эксцентрических“, как они именуются в афише, танцев — фокстрот, шимми, ту-степ и проч. Будучи порождением западноевропейского ресторана, танцы эти направлены несомненно на самые низменные инстинкты. В своей якобы скупости и однообразии движений они по существу представляют из себя салонную имитацию полового акта и всякого рода физиологических извращений.
На рынке наслаждений европейско-американского буржуа, ищущего отдых от „событий“ в остроте щекочущих чувственность телодвижений, фокстроты, естественно, должны занять почётное место. Но в трудовой атмосфере Советских Республик, перестраивающих жизнь и отметающих гниль мещанского упадочничества, танец должен быть иным, — добрым, радостным, светлым. В нашей социальной среде, в нашем быту для фокстрота и т. п. нет социальных предпосылок. За него жадно хватаются эпигоны бывшей буржуазии, ибо он для них — возбудитель угасших иллюзий, кокаин былых страстей. Всё наглее, всё развязнее выносят они его на арену публичного исполнения, навязывая его пряно-похотливые испарения массовому посетителю пивной, открытой сцены и т. п., увлекая часто на этот путь и руководителей клубов. С этим надо покончить и положить предел публичному исполнению этой порнографической „эксцентрики“.
Как отдельные номера, ни фокстрот, ни шимми, ни другие эксцентрические вариации к их публичному исполнению допущены быть не могут. Равным образом, означенные танцы ни в коем случае не должны разрешаться на танцевальных вечерах, в клубах и т. д.
Председатель Репкома /Трайнин/».
Впрочем, для представителей загнивающего Запада, приезжающих в СССР, всё же делались исключения. В 1926 году Главрепертком прислал в Ленгублит (одновременно — в Политконтроль ОГПУ) такой секретный запрос: «По имеющимся сведениям, в Ленинграде в гостиницах „Астория“ и „Европейская“ до настоящего времени практикуются фокстроты, шимми и другие эксцентрические танцы, запрещённые Главреперткомом… Просим принять соответствующие меры к изъятию вышеуказанного явления». Ответ весьма показателен: «Сообщаем, что: 1. Гостиница „Астория“ является общежитием ответработников ВКП(б) Ленинградской организации и, понятно, там никакие фокстроты места не имеют.
2. „Европейская гостиница“ на 50 % обслуживает иностранцев. Поэтому Гублит в согласии с местным Политконтролем ОГПУ и Исполкомом, в ведении которого гостиница находится, считает возможным не применять в данном случае правила о запрещении указанных танцев». Главрепком согласился с этим доводом, но предложил Гублиту «категорически не допускать исполнения эксцентрических танцев где-либо в других местах в Ленинграде».
В подозрительных и «сомнительных» случаях на выступления актеров и конферансье посылался специальный осведомитель ОГПУ. Об этом свидетельствует такой документ:
«Начальнику Политконтроля Петроградского ОГПУ
— сотрудника для поручений Кузнецова М. К.
Довожу до Вашего сведения, что конферансье в „свободном театре“ Марадудина М. С. между прочим позволила себе следующее: объявляя очередной номер программы („Танго улицы“), для пояснения упоминает, что этот номер обыкновенно исполняется „на углу 25-го Октября и 3-го июля[67], но из-за плохой погоды перенесён в Свободный театр“, и далее, перед выходом Дулькевич, исполнявшей детские песенки, объявляет публике, настойчиво требовавшей спеть Дулькевич романс „Всё, что было“[68], что много найдётся народу, вспоминающих о том, что всё было, (…) и с удовольствием желающих бы очутиться в тех же условиях, в каких вся эта публика так хорошо себя чувствовала и откуда Октябрьская революция метлой вымела их из насиженных мест.
Доводя до сведения вышеизложенное, прошу о соответствующей мере воздействия в виду временного воспрещения в качестве конферансье. Кузнецов» (стиль автора полностью сохранён).
Прямо по тексту этого сексотского доноса — размашистая резолюция красными чернилами: «Тов. Петров. Следовало бы одёрнуть названную Марадудину, дав ей недельки две отдыха» (подпись неразборчива).
Как поссорились ГУС с Главсоцвосом
Расшифруем сразу же эти чудовищные аббревиатуры. ГУС — это созданный в 1919 году Главный учёный совет при Наркомпросе, без предварительной санкции которого не могла в двадцатые годы выйти ни одна детская или учебная книга; Главсоцвос — Главное управление по социальному воспитанию при том же наркомате, которое рекомендовало или запрещало уже вышедшие книги «для употребления» в школе. Дяди из двух этих учреждений, соревнуясь между собой, порой всё же расходились во мнениях, что тревожило дядей из ещё более серьёзного учреждения — самого Главлита:[69]
«Главное управление по В Коллегию Наркомпроса делам литературы и издательств (Главлит).
25.1.1927 г.
Главлит обращает внимание Коллегии Наркомпроса на противоречия, наблюдаемые в оценке детской литературы Комиссией по книге при Главсоцвосе и Деткомиссией при ГУСе. Так, например, Деткомиссия при ГУСе высказывается против напечатания „Курочки-Рябы“, в то время, когда Комиссия при Главсоцвосе, наоборот, включает эту сказку в список „состоящей из лучшей“, по словам Комиссии, одобренной литературы по темам ГУСа. То же случилось со сказкой „Белочка“. Комиссия при Главсоцвосе включает эту сказку в число лучшей литературы, в то время, когда в сказке проводятся осуждаемые ГУСом классовые противоречия в пользу буржуазии.
Эти противоречия в оценке со стороны двух комиссий Наркомпроса затрудняют работу Главлита, о чём и доводим до Вашего сведения».
Глава Наркомпроса А. В. Луначарский, которому подчинялись все три ведомства, потребовал объяснений, и они были доставлены Главсоцвосом:
«1. Обе эти книжки разрешены Главлитом. 2. Сказка „Курочка-Ряба“ помещена в ряде книг для чтения, предназначенных для первых классов сельских школ. Дело педагогов — объяснить детям, что золотых яиц куры не несут, и деревенские дети сами это прекрасно знают. 3. В книжке „Белочка“ (издание Мириманова) говорится, как деревенские дети поймали белочку и продали её девочке-дачнице. Белочка была посажена в клетку и выпущена на волю. Сюжет этой книжечки, возможно, заимствован из биографии Ленина. Знавшие Ленина в детстве рассказывают, что он, покупая птичек, сажал их в клетку, а через некоторое время выпускал на волю. В чём классовый или антиклассовый элемент — непонятно. В чём его усмотрел рецензент ГУСа — тоже непонятно».
Ответа ГУСа в архивном деле нет, но смысл его «классовых» претензий понятен из процитированного документа. Мы не знаем, чем же всё-таки закончилось это дело, были ли развеяны сомнения растерянных цензоров Главлита. С одной стороны, ГУС всё же был главнее Главсоцвоса, поскольку, согласно особому постановлению Совнаркома, именно он должен был давать разрешение на издание той или иной детской книги. «Нарушившие это постановление, — говорится в нём, — подлежат ответственности по ст. 184 Угол, кодекса РСФСР, а книги, изданные с нарушением настоящего постановления, подлежат конфискации в судебном порядке». С другой же — Главсоцвосом была пущена в ход тяжёлая артиллерия — апелляция к авторитету вождя мировой революции, который и в детстве был большим гуманистом.