хмыкнула. Сложила пухлые руки на объемной груди.
— Так вот, значица, — продолжал старик, — ну, я думаю, мало ли что? Может, кому плохо стало, али пожар, али еще кака напасть. Ну и свернул на край дороги.
Не успел выйти с кабины, как бабочки ну из дежурки выпрыгивать. Вопят, кричат. Наташка, — он кивнул на девушку с заплаканными глазами, — вообще в слезы! Говорят все, мол черт на них напал. А какой черт? Нам советская власть давно уж всем рассказала, что не бывает никаких чертей, ни других каких еще сказочных гадов.
— Да черт-то был! Черт! — Не удержалась Юлия, — вы гляньте, дорогой товарищ, на Наташину ножку! Кто ж с ней, бедной, такое учудить смог бы⁈
Заплаканная девушка вышла из группы, приподняла разноцветную юбку, вытянула стройную лодыжку. На загорелой коже виднелись длинные, насыщенные кровью царапины.
— Видишь? Ранили ее нечистые силы!
— Вы погодите с нечистой силой, — остановил я Юлю, — расскажите лучше, как оно, с вашей точки зрения, было. Только по порядку. Спокойно и без эмоций.
Женщина задумалась. Видимо, соображала: как это, без эмоций-то рассказать? Но все же взялась.
— В общем, — начала она более спокойным, но все равно сильным голосом, — как дело-то было. Закончили мы с полем, свекольным, что там, на дороге, за посадкой раскинулось. Уж неделю там возимся, полим значить. Вот закончили и поехали на новое. Едем, значить, весело, задорно. Балакаем о своем.
Женщины, которые галдели и отпускали язвительные замечания, пока старик вел свой рассказ, теперь притихли. Согласно закивали головами. Старик, видя все это сплюнул.
— Говорим о своем, о бабьем. Шуткуем, значить…
— Давайте, уважаемая, ближе к делу, — поторопил ее я, — не то сбежит ваш черт, пока мы тут ля-ля разводим.
Женщины испуганно округлили глаза. Все как одна принялись заглядывать в полуоткрытую дверь дежурки.
— Ну так вот, — продолжила рассказчица, — едем-едем, судачим. И тут кто-то к-а-а-а-а-к завизжит! Как зафыркает! А следом и Наташка в вой: караул! Меня заживо на куски рвут! Юбку сдирают!
При этих словах, пострадавшая девушка, которую звали Наташей, смущенно опустила взгляд. На ее загорелых щеках выступил тусклый румянец.
— Так и что же произошло? — Посмотрел я на Наташу, — расскажи-ка, милушка, пожалуйста.
Девушка зарделась еще сильнее. Скрыла глаза под длинными белесыми ресницами. Принялась перебирать пальцы по худенькой косичке.
— Не стесняйся, не съем я тебя.
— Ну, — начала она совсем детским голоском, — сижу я, сижу. Никому зла не желаю. Болтаю с Иркой Нагульновой, — подтянула она за рукав свою подружку. Девочка смущенно кивнула. — А потом что-то из-под лавки к-а-а-а-а-к завизжит, как вцепится сначала в юбку, у потом и в ногу. И больно так вцепилась! Что у меня и дыхание захватило!
— А что это было, вы не видели? — Спросил я серьезно.
— Не видели, — покачала головой Наташа.
— А как же там увидишь? Света в будке этой нема, — вступила Юлия, — а окошки, едва ли не с горошину, да грязные, как в свинячем сажке. Ничерта не видно даже днем! Говорю я! Черт это! Черт и никто боле!
— Да какой черт-то! — Сплюнул в очередной раз дед, — нету никаких чертей! Нету и баста!
— А вот, — подбоченилась женщина, — коль такой умный, так давай! Сходи в дежурку, да сам посмотри! Ты тут промеж нами всеми мужик!
— Ну… я… — замялся дед, — не знаю… Может, и не черт… а Вдруг… — он забубнил себе под нос и отвернулся. Нервно закурил.
— Ладно, — хмыкнул я, — пойдем проверять, что за чудо на вас напало.
— Ой! — Заломила руки Наташа, — и не боитесь⁈ Оно ж вас разорвет!
— Глянем, — подмигнул я ей, — тут пока погодите. Сейчас я вернусь.
Я взошел по крутым ступенькам, откинул деревянную, в щелях дверь. Внутри и правда было темно. Если бы не дневной свет от распахнутой двери, внутри все походило бы на загустевшие сумерки. И казалось, на первый взгляд, было тут пусто. Ни души.
Когда я зашел внутрь, снаружи все ахнули, но приближаться к входу испугались.
Я пошел медленно и аккуратно, ловил каждый звук. Были у меня идеи, что могло так напугать колхозниц. Но чтобы проверить их, нужно быть тише воды ниже травы. Ну и держать ухо востро.
Воздух внутри дежурки был душный и затхлый. Единственный скромный лучик света пронизывал полутьму под крышей. То пропускала свет дыра, в которую, по мнению Юлии, забрался черт.
У стенок растянулись простые деревянные лавки, на которых и располагались колхозницы. В дальнем углу неровным шалашиком стояли тяпки с граблями. Я вышел на середину помещеница, прислушался, посмотрел по сторонам.
— Ну чаво там? — Раздался снаружи женский голос, — не видать черта-то?
Я не ответил, а только медленно опустился к полу. Заглянул под лавку и улыбнулся.
— Так вот что за черт тут примостился, — прошептал я тихо, — ну, иди сюда, чертяка!
Когда я аккуратно, спиной вышел к колхозникам, все снова ахнули.
— Живой! Ты смотри-ка!
— Черта-то видел⁈ Там он засел?
— Да нету там никакого черта, бабки! Говорю я, нету!
— А че это молодчик в руках несеть? Черное!
— Черное несеть!
Все заголосили, бабы подняли визг.
— А ну, тихо! — Крикнул я через плечо, — тихо, вам говорю! Ни то черта своего напугаете!
— Я ж сказала! — Гордо заявила Юлия с зычным голосом, — сказала, что черт там сидел! Понял⁈ — Она надменно посмотрела на старика-шофера, — понял, пень старый⁈
Старик не ответил. Он раззявил беззубый рот, расширил полувыцветшие глаза.
— Покажи нам черта! Покажи!
— Ой! Нет! Не показывай! Страшно!
— Страшно⁈ — Шутливо крикнул я, — а я вам все равно покажу! Глядите!
Глава 11
Все ахнули. На моих руках свернулся калачиком напуганный рыжий кот. Он смотрел на всех большими, широко раскрытыми глазами.
— Вот он, — сказал я с улыбкой, — ваш черт.
— Так это ж, — начал дед с трудом закрыв раззявленный рот, — и ни черт ни какой вовсе.
— Точно? — Рассмеялся я и посмотрел на колхозницу с зычным голосом, по имени Юлия, — точно ль не черт?
Женщина проморгалась, и даже глаза протерла. Хотела было что-то сказать, но промолчала. Правда, другие голоса загомонили вокруг:
— И правда, не черт.
— Это что ж? Кот нас всех чуть не до смерти перепугал?
— А кот-то, гля какой красивый!
— И правда, красивый, — спустился я с лесенки, — крупный. Видать, мышелов.
Колхозницы опасливо приблизились. Кто-то из них неуверенно потянулся к коту и решился погладить. Спустя минуту почти все, кроме Юлии и Наташка гладили рыжего мышелова.
Женщины извинились перед дедом. Тот заявил с гордым видом:
— Да ничего бабаньки. Пустяки это все! У страха глаза велики! — Потом дед посмотрел на меня, — А ты, чей такой, молодой, а?
— Зимлицын, — сказал я с улыбкой, — Игорь меня зовут.
— Сёмки Землицына сынок? — Удивился дед.
— Ага, — кивнул я.
— Ну спасибо тебе, тогда, — улыбнулся дед, приблизившись, шепнул, — а то мне от ентих баб спуску б не было бы. Упрямые они, что твои овцы!
— Ты что там мелешь, дед? — Услышала вдруг Юлия, — м-м-м-м?
— Ничего-ничего, — испугался он, — давайте уж загружаться обратно. Нам на свеклу надо!
Женщины стали возвращаться в дежурку. Испуганного кота я отдал деду-шоферу, а тот взял животинку в кабину.
Поцарапанная Наташа замерла, когда проходила мимо кота, сидевшего на дедовых руках. Ее загорелое лицо снова запылало румянцем. Она опустила большие глаза к земле.
— Спасибо вам большое, — прошептала она смущенно, — что от черта нас огородили. Хоть и не чертом он оказался, а только котом.
— Зеленкой намажься, — сказал я с улыбкой, — Царапины глубокие. А ты весь день будешь в пыли да в земле.
— Так, у меня нету, — заморгала она своими большими глазами.
Тогда я спросил зеленки у деда. У того в машине не оказалось аптечки. Пришлось мне доставать свою.
— Наташка! — Крикнула ей женщина с порожек дежурки, когда девушка ждала у моей машины зеленки — чего там капаесся? Ехать нам надо!
— Щас приду, Юля Иванна! — Отозвалась Наташа звонким голосом.
— На вот, — спрыгнул я с подножки, протягивая ей зеленый с грязно-белым колпачком пузырек.
— Спасибо, — смутилась она, — только сейчас я уже ранку полить не успею. Мне ехать надо.
— Ну, на с собой, — я насильно вложил флакончик в худенькую руку девушки.
— А вы? А вдруг вам надо будет?
— Да проживу, как-нибудь, — сказал я, залезая в машину, — беги давай.
— Спасибо! — Крикнула девочка, — спасибо вам большое, Игорь Семеныч!
Колхозные пруды располагались на низу. Еще в пятидесятых годах, когда станица Приречная