но обложенное кирпичом зданице. Стены здесь были, крашенные до половины, а дальше — белёные. Неровный потолок нес на себе следы протекшей крыши. Выкрашенные красным полы поскрипывали под ногами.
Несмотря на то что в конторе тока было целых три кабинета, они пустовали. Лишь в одном дальнем слышалось капашение.
Я прошел по коридорчику к самому его концу, там налево раскрывалась дверь в кабинет завтока.
В открытую дверь я вошел без стука. Замер за порогом. Мелехов уже сидел за большим лакированным столом и держал в руках телефонный аппарат с диском.
Не успел я сказать и слова, как зав током затрещал диском телефона, набирая номер. Прислонил трубку к уху, а сам очень строго уставился на меня. Однако, против моего ожидания, не сказал мне ни слова.
Я пожал плечами. Попробовав стену рукой, на то, белится ли она, прислонился к ней спиной.
Пока зав током слушал гудки, я рассматривал небольшой красный уголок его кабинета. Казалось, это самая нарядная часть здешней скромной обстановки.
У дальней стенки, справа от окна стоял на высокой тумбе белый бюстик ленина. Вождь революции смотрел на меня еще строже, чем зав током. За ним, у стены, стояли крест-накрест красные знамена. На них золотыми буквами было вышито что-то об ударном труде и колхозе «Новатор». Тут же, на тумбе стоймя расположились черно-белые фотографии колхозников-ударников. По стенам висели красные вымпелы.
От осматривания уголка меня отвлек строгий голос зава током:
— Алло! Фидотыч? А. Олегыч. А где Федотыч? Уехал в колхозную контору? Да я не злюсь! — Нервно, повышенным тоном говорил зав током, — не злюсь я! Кого он мне опять прислал⁈ Мы ж с ним договаривались! Ну а я че? Ну и че?
— А в чем, собственно дело? — Уже не выдержал я, — чем мы вас не устраиваем?
Слова зава током были мне совершенно непонятными. Хоть бы объяснился, как нормальный человек, что, по его мнению, с нами не так. А то забегал, засуетился. А проблема, может, и яйца выеденного не стоит.
— Других нету что ли? Ой! — Надул ноздри зав током, — как же меня замучали эти желторотики! У меня же сердце! А я с ними вожусь! Помнишь, Олегыч, че было на прошлой неделе? А в прошлом месяце⁈ А весной⁈
Я хмыкнул, понимая, что здесь к чему. Вот, почему он испугался нас. Обидное слово «желторотики» все мне выдало. И даже несмотря на то, что я догадывался, решил спросить Мелихова подробнее. Люблю понимать все четко и ясно. Без недомолвок.
— Эх! Да не кричу я! — Продолжал зав током, — ладно.
Он тяжело положил локти на лист стекла, которым был укрыт стол, вынул из кармана пиджака клетчатый платок, протер им красивую загорелую шею.
— Попроси, пожалуйста, Федотыча обязательно со мной связаться, как только он вернется, — проговорил Мелехов, — спасибо.
Когда телефонная трубка дзынькнула на своем месте, зав током поднял на меня усталые глаза.
— Рассказывайте, — без затей подошел я, взял у стены стул и сел перед его столом.
Зав током нахмурился. Видимо, не ожидал от меня такого поведения. Он вздохнул, приподнял редкую черную бровь.
— Понял я, что вы так испугались, — начал я, — боитесь, что по току будут новички кататься. Вроде как совсем не объезженные шоферы. Я сам неделю на гараже. А те ребятки, видимо, тоже новые водители.
— Новые, — он кивнул, — все вы новые, потому как стали где-то на отшибе. Уж, кто на току работал, тот сразу знает, если ты первый приехал, надобно к во-о-о-он тем амбарам, — он махнул рукой, — ехать. Потому как, сейчас там вся работа. А вы стали, — он сухо сплюнул, — черт знает где, как неприкаянные! Сразу видать, на току первый раз!
— Ну первый раз, — решил я подыграть ему, — ну и что? Чего ты так новых водителей боишься?
— Чего боюсь? Чего боюсь⁈
— Ну, товарищ Мелехов, — улыбнулся я, — спокойнее. У тебя же сердце.
Мелехов округлил тусклые карие глаза. Поджав губы, сглотнул. Взял с тумбы пузатый графин, звякнул стеклянной пробкой. Налил воды в граненый стакан. Долго пил.
— Если тебя щас, прям тут, удар хватит, — продолжал я, когда зав током стукнул стаканом о стол, — кто же будет током руководить?
— И правда, — Мелехов вытер платком выпуклый лоб, — здоровье надо поберечь.
— Вот и побереги. Давай спокойно поговорим, что тебе не так. Может и выход найдется.
— Какой ты умный да разговорчивый, — подозрительно, с недоверием посмотрел на меня зав током, — а ты чей будешь?
— Землицын я, — я пожал плечами.
— Сени Землицына сынок, что ли?
— Сени Землицына сынок.
— Понятно, — он вздохнул, — знаю я его. Хороший мужик. И к тебе я тоже никакой злости не имею.
— Не имеешь, а плюешься, — с укором посмотрел на него я.
— Дак ведь как не плеваться? — Он развел руками, — когда такая дурацкая привычка у нас в колхозе пошла: присылать на ток одних только молодых до старых! Можно подумать, тут садик детский, аль пансионат для стариков.
— А в чем тут глупость-то?
— Старых, от бутылки не успеваешь отгонять, — он вздохнул, — а молодых… В общем, пойдем со мной, молодой…
— Игорь, — сказал я.
Зав током посмотрел на меня с прищуром, пошевелил желваками.
— Пётр Герасимович, — подал он наконец раздавленную работой ладонь, мы пожали руки.
— Вон, смотри, Игорь, — сказал он, когда мы вышли на улицу, за контору, — видишь старый наш амбар?
— Вижу, — кивнул я.
— Вот скажи. Что, по твоему разумению, с ним неладно?
— Кроме того, — хохотнул я, — что он — дышит на ладан?
— Да. Кроме этого.
Длинное приземистое здание протянулось на той стороне широкой площадки, на которой хранили сырое, только что привезенное с поля зерно. Потом его пропустят через ток, очистят и высушат. А затем направят отлеживаться в амбары, пока не придет время везти его в Армавир, на элеватор. Конечно, сейчас площадка была пуста. Наполнится она, только когда начнется уборка.
Я повременил, бегая взглядом по длинному амбару. Потом все же, зацепился за одну деталь.
— Крышу ему переменили не целиком, — сказал я, — вон там светлый кусок нового шифера. А остальной потемнел уж от времени и осадков.
Завтоком одобрительно покивал.
— Ну так напиши в правление заявление, чтобы справили новую крышу, — улыбнулся я, — а-то связи тут с нами, новенькими, нету. Мы что ли тебе крышу будем крыть?
— Да есть связь, — он вздохнул, — ни в этом, ни в следующем году крышу на этом амбаре ремонтировать не будут. Он вообще служит последний год, пока не отстроим новый. А про новый шифер ты правильно подметил. Вот только дело тут в том, что нам пришлось его насильно менять, — зав током потемнел лицом, — потому как на прошлой неделе прислали шоферка, Саню Матронова. Тоже желторотого. Мы тогда только приступали к очистке этого амбара.
— Въехал в опору? — Догадался я.
Зав током удивленно посмотрел на меня.
— А ты бывал что ли на том старом амбаре?
Все мне стало ясно. Была у этого амбара особенность. Внутри, там, где у нормального хранилища простор, а зерно только у стен лежит, стояли в старике подпорки, чтобы укрепить крышу. И были они очень неудобные для грузовой машины.
При езде по амбару приходилось огибать подпорки на малом ходу. Протискивать газон между ними, едва-едва не цепляя. Крутить насилу руль так, что к концу дня руки гудят. Никакой гири не надо. Видимо, там и завалил крышу Саня Матронов.
— Пацаном только, — приврал я, хотя сам, в прошлой жизни часто в этом амбаре катался.
— Благо, — продолжал завток, — никто не пострадал. Саня подпорку только сдвинул. Бортом зацепил. Ну стропило и обрушилось. А вместе с ним пять квадратов шифера, бабах ему в кузов! Пришлось ремонт устраивать. А шифер, что на школу хотели пустить, решили использовать сюда, на амбар. Для школы ж, в Новороссийске новый будут закупать.
— Ну и что? — Пожал я плечами, — ну дал маху один парняга. Бывает. Зачем всех под одну гребенку-то?
— А почему один то? — Он вздохнул, — весной, когда дочищали пшеницу, прислали другого парня, Игната Орлова. Тот мимо зава колесом промахнулся, да и перевернул свой газон. Пришлось вызывать кран с гаража. И не одну я тебе такую историю могу рассказать. Замучил меня завгар ваш. Все думает, тут, на току, ясли какие-то.
— А я думаю, — подбоченился я, вглядываясь, как белые тучные облака плывут над амбарами, — что