— Если ему хочется пообщаться со мной, пусть приходит сам, а не присылает цепных псов, — сказал я и подмигнул Бигби, — Оборотень ведь?
— Маленькая девочка, — по-волчьи оскалился офицер, — Жаль, что вы не хотите замять инцидент. К вам проявили снисходительность как к новичку в городе.
— Сомневаюсь, что личная встреча с пострадавшим — это невыполнимое требование.
— Рад, что вам достаёт оптимизма требовать что-то. Я передам ваши слова. А пока — заберите.
Бигби вытянул руку, и ближний полицейский вложил в неё папку. Офицер вручил её мне.
— Здесь документы на трёх сектов и специальная инсигния для пикси — обычная для фей великовата.
Он коротко кивнул.
— На этом прощаюсь с вами. Надеюсь, если доведётся встретиться, обстоятельства будут приятнее.
Я отсалютовал ему и вернулся в апартаменты.
Из стены вынырнула Эллеферия — угрожающе выставила палец, останавливая меня.
Щёки богини пунцовели от ярости. Зелёный беретик съехал, закрыв одно ухо.
— И что это было? Хочешь, чтобы моё имя связывали с эльфом-нудистом, у которого пух вместо мозгов?!
Как обычно, доброе дело не осталось безнаказанным.
Глава 11
Тем не менее это не означало, что мне оставалось лишь молча выслушивать абсурдные выпады богини. Я же старался ради неё.
— Если бы ты задумалась о том, что я сделал ради тебя… — Особых надежд возлагать на это не стоило. Эллеферии всего двести, к тому же она, как всякая сущность, порождённая противоречиями людской природы, излишне эмоциональна, — То поняла бы, что мой план безупречен. Прорекламировал тебя перед теми, кому по роду деятельности нельзя упускать ни слова — стражникам. Или как их там… полицаям? Так вот, полицаи натренированы на то, чтобы фиксировать мельчайшие детали. Твоё имя точно не пройдёт мимо их внимания. Более того, они столкнулись со зрелищем, которое явно не входит в их рутину. А именно, с голым эльфом. Такое западает в память, знаешь ли.
Лишь сейчас Эллеферия спохватилась, что на мне нет одежды. Вместо того чтобы отвернуться или хотя бы потребовать прикрыться, она с вызовом посмотрела мне в глаза. Ах да, француженка… Во французах было что-то общее с тем болотным народом, поклонявшимся Гигантской Лягушке. Не только язык, я вот о чём.
Что ж, она хотя бы покраснела.
— Если ты думаешь, что это должно меня впечатлить… — начала она, но я перебил её, решив не уточнять, имеет ли она в виду мой внешний вид или мою жертву:
— Полицаи наверняка расскажут коллегам или семьям о придурковатом прайме, который откинул гордость и предубеждения во имя своей богини. Что за богиня, спросят заинтересованные слушатели, и им ответят: Эллеферия, богиня равенства и свободы. Часть с переменами я опустил. Эта идея местному обществу может прийтись не по вкусу. Или придётся ему чересчур по вкусу. А получить тут целые революционные ячейки и масштабную борьбу против угнетателей я не хочу. У меня слишком длинные уши для того, чтобы лезть на баррикады ради человеческих свобод. Но равенство — это товар, которого Манхэттену жутко недостаёт. Достаточно пустить слух, и если он упадёт в благодатную почву, рано или поздно ты получишь последователей — десяток, сотню или тысячу. Всё благодаря мне.
— Ты можешь не желать этого, но без революции всё равно не обойдётся, — покачала головой Эллеферия, — Если я наберусь здесь сил, то события помчатся стремительно, даже в том случае, если я буду против.
— Сперва тебе нужно воскреснуть, прежде чем менять реальность вокруг себя, — отмахнулся я, — А если так уж получится, что вспыхнет восстание… Да и пусть. Это случится не раньше, чем лет через десять. К тому времени меня тут уже не будет. Правда, я так полагаю, что и тебя.
— В каком это смысле? Когда я воскресну, то не буду зависеть от вас!
— Ты же не считаешь, что я поддерживаю тебя задаром?
Она побледнела, когда я подступил к ней. Коснулся тонкого запястья, ощутив гладкость атласной кожи. Эллеферия, безусловно, окрепла за то время, что путешествовала с нами. Раньше я не мог рассчитывать на прикосновение к призраку; сейчас это удалось с небольшим воздействием воли.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Эллеферия вздрогнула, когда мой большой палец погладил запястье в том месте, где у смертных пролегали нити вен. Богиня не поддерживала полноценную иллюзию. Вряд ли считала подражание ниже своего достоинства, молодым богам нравилось уподобляться тем, кто породил их. Скорее, ей пока не хватало силёнок для подобного.
Её рука не производила впечатления устойчивой плоти. Пока не производила. Я будто ласкал силовое поле, податливое, но всё же предполагавшее слабый отпор в точке касания.
— Будет справедливо, если мы начнём с наставничества. Я вправе потребовать и вассалитета, однако ты мне нравишься.
Эллеферия отступила, широко распахнув глаза. Предложение застало её врасплох.
— Как ты посмел даже предложить это, смертный! Чтобы я подчинилась тебе?!
— Способен ли смертный коснуться тебя? Способен ли воспользоваться твоей силой?
— Тогда кто ты?
— Задумай я ложь, сказал бы, что апостол или аватар. И тебе пришлось бы поверить. Ты слишком юна и мало что знаешь о мире. Не лучше ли будет, если я объясню тебе основы?
— До меня доносятся обрывки твоих мыслей, когда ты думаешь обо мне. Ничего хорошего в них нет.
Я шагнул к ней, наклонился, будто намеревался поцеловать. Она пискнула и вжалась в стену, ненароком наполовину провалившись в неё.
— Будь всё так, как ты говоришь, ты бы сбежала сейчас, а не строила из себя жертву. Тебе по меньшей мере любопытно, что я могу предложить.
Богиня заморгала, покосилась на стену и с досадой прикусила губу. Она действительно имела лёгкий путь к отступлению — и не воспользовалась им.
— Наставничество звучит слишком интимно…
— О, на этот счёт не беспокойся. Предпочту подождать, пока ты оживёшь. Кадавры меня не привлекают. И к тому же вассалитет предполагает куда большую степень власти, а его я от тебя пока что не требую.
— Подождать? — Она обожгла меня нарочито яростным взглядом, — Мне казалось, тебя устраивает Лютиэна.
— Я отлично приноровился различать мирское и горнее. Она никогда не даст того, что можешь подарить ты.
— Крайне заманчивое предложение, — фыркнула богиня и попыталась отпихнуть моё лицо. Увы, она была недостаточно материальна; вышло так, словно она его поглаживает. Эллеферия залилась краской.
— Верно. Последователи, воскрешение, знания — в обмен на наставничество. Я бы назвал это сделкой века, но в твоём случае это станет сделкой двухсотлетия.
— Это ниже моего достоинства — соперничать с какой-то смертной… самкой. А ты жаждешь именно этого, хочешь, чтобы за тобой увивались.
— Отнюдь, — пожал плечами я, — не возражаю сохранить наши рабочие отношения в секрете.
— Значит, вынашиваешь план адюльтера[2]? Как мерзко, — нахмурилась богиня, но внутри неё зашевелилось сомнение.
Как и всякая порядочная француженка, Эллеферия ценила идею любовной измены. Не могла не ценить — национальные особенности народа впитались в неё при рождении. Это накладывалось на определённую… заинтересованность во мне, ведь она так и не разгадала, каким образом я свершаю то, что неподвластно смертным. Не надо судить её строго: для бога отношения со смертным были подобны союзу человека и обезьяны или гнома и безалкогольного пива. Такое случалось, но крайне редко.
Сородичи бы не поняли.
Потому богиня поступила единственным, в сущности, остававшимся ей образом: пнула меня между ног (мимолётное касание сквозняка) и, состроив возмущённую рожицу, исчезла в стене.
Забавно, но Эллеферия правда верила в то, что отказывает мне. Лишь позже посеянное зерно даст всходы, и она заколеблется, вспомнив, как прекрасно быть живой; а подаривший ей самосознание эгрегор заставит поверить в то, как прекрасно быть любимой.
Требовалось лишь ждать.