Я развернулся и бросился к окну, поднял стул и швырнул его изо всех сил; стекло разлетелось вдребезги, но стул отскочил на меня. Снаружи на окне были железные прутья. Кому, черт возьми, могло понадобиться вламываться в морг? Я подошел к раковине и сунул голову под кран, снял куртку, намочил ее и снова надел. Старик и женщина уставились на меня набитыми ватой глазницами.
Огонь прополз под дверь, воспламенив химикаты, которые годами проливались на пол. Он последовал за моими ногами, живой, разумный и жгучий, совсем как Сьюзен при жизни. Я запрыгнул на металлический стол, прямо на тело. Слезы потекли по моему лицу, когда внутрь ворвались клубы дыма — помещение заволокло на удивление быстро. Раздался громкий треск, и часть ближайшей стены прогнулась, осыпалась дождем штукатурка. Ловя непрошеный кайф от недостатка кислорода, я осознавал, что если я быстро что-нибудь не сделаю, то для всех нас придется готовить закрытый гроб.
Я спрыгнул со стола и попытался сдвинуть его, чувствуя, как пламя лижет мне ноги. Резиновое покрытие на колесиках расплавилось, так что вышло это у меня не сразу. Когда я сильно налег на него сбоку, стол, на котором лежала Сьюзен, начал медленно вращаться. Я нацелил его на дверь и толкнул сильнее, обдаваемый языками пламени, — щурясь, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь дым, набирая скорость. Простыня, которой была обернута мертвая девушка, соскользнула и исчезла в алых сполохах. Я закричал, когда на нас дохнула волна жара, и в последнюю секунду, когда волосы Сьюзен загорелись, рванулся вперед. Ее тело плюхнулось боком в огонь, хлынувший в комнату.
В краткий миг оглушительной тишины я закрыл лицо руками и выбежал вон.
Я снова подвел ее, и снова она умерла. Но при этом — спасла меня.
Стэндон, как оказалось, лежал, скорчившись, в огненном круге в конце коридора, раскинув руки. Его ладони были обуглены до черноты, но я подумал, что он, возможно, все еще жив. Я наклонился, обхватил его за талию, поднял и перекинул через плечо.
В морге пожар бушевал сильнее, чем в самом похоронном бюро, но дым оставался не менее смертоносным фактором и здесь — его клубы вздымались и разрастались, словно грибы после дождя. Мне вспомнилась сигарета пожилой леди. Я знал, что если споткнусь и упаду, то потеряю то немногое дыхание, что у меня осталось, надышусь дымом — и умру. Ага, ага, давай-давай. Я бежал вслепую, туда, где, как я надеялся, должна была находиться входная дверь.
От жара взорвались окна. Я натыкался на керамические вазы и статуи почтенных ангелов. Манжеты моих брюк и куртка горели, но не было времени думать ни о чем, кроме продвижения вперед. Я пригнул голову и бросился бежать, изо всех сил стараясь крепко держать Стэндона. Мои легкие были готовы сдаться.
Затем что-то твердое ударило меня по лицу, и я отлетел назад, выпустив гробовщика из рук. Я почувствовал, как меня обдало прохладной струей воды, которая потушила пламя, охватившее мои волосы и одежду. Опрокинувшись навзничь, я скатился вниз по шиферным ступенькам, и струя из мощного шланга хлестнула меня по голове. Чьи-то руки подхватили под плечи, когда я начал терять сознание.
Лица злобно смотрели на меня из окутывающего сознание дыма.
Первое принадлежало отцу. Второе — Д. Б.
А третье, хмурое — качающему головой лейтенанту Смитфилду.
Глава 7
Призрачные лица уступили место адскому видению пылающей Сьюзен, скачущей на мне верхом, вонзающей ногти в плоть, испещряющей меня множеством шрамов, таких же, как у нее самой, — суккубу с горящими безумными глазами.
Мы пылали вместе, давясь идущим от нас дымом, приветствуя огонь, объявший всю нашу кровать. Она хихикнула и воркующим, ласковым голосом повелела мне сделать ей больно. И я повиновался — как тогда, так и сейчас, и в любой момент обозримого будущего. Я и не подозревал в себе столь богатый садистский потенциал. Мы смеялись так, будто похоть и печаль были единственными жребиями, которые мы могли позволить себе вытянуть, самыми человечными нашими эмоциями. А потом лицо Сьюзен изменилось, и я понял, что смотрю на медсестру, меняющую мне повязки на руках. Я застонал, приходя в себя, и та бесстрастно уставилась на меня.
— Рада, что вы снова с нами, — сказала она без намека на искренность. Некоторым людям не нравится их работа. — Вы настоящий счастливчик. Просто лежите спокойно, не напрягайтесь. Вы порядком пострадали. — Она протянула мне стакан воды, напутствовав не пить слишком быстро. Я все равно стал хлебать жадными глотками — ничего с собой не в силах поделать. Она проверила повязку у меня на голове; когда ее пальцы ощупали заднюю часть моей шеи, я застонал, ослепленный вспышкой боли.
— Пострадал? — эхом повторил я. Мои веки весили по полтонны каждое, и серые пятна застилали мое зрение. Я попытался сморгнуть туман, но он не уходил. — И как долго я без сознания?
— Двадцать часов, — сказала медсестра. — Не волнуйтесь, сейчас придет врач и все вам объяснит. — Она достала из кармана формуляр и спросила: — Чувствуете тошноту?
Лучше бы я не качал головой.
— Нет.
— Двоится в глазах?
— Ну… все какое-то слегка расплывчатое.
— Это нормальная реакция.
— Как скажете.
— У вас легкое сотрясение мозга из-за того, что струя из пожарного шланга отбросила вас спиной на крыльцо. Вы ощущаете какие-нибудь резкие запахи?
— Нет. Но я не очень хорошо чувствую свои пальцы.
— На них нанесена обезболивающая мазь, — объяснила медсестра. — У вас ожоги на руках и пятках, первая степень. С вами все будет в порядке, но прямо сейчас постарайтесь побольше спать.
— Как скажете, — повторил я, чувствуя, что и без ее указаний проваливаюсь в огненное забытье, к Сьюзен и прочим демонам.
Когда я проснулся в следующий раз, лейтенант Дэниел Смитфилд навис надо мной, глубоко засунув руки в карманы пальто. Из кобуры под его пиджаком виднелась рукоятка пистолета. Меня прошиб холодный пот, сильно потянуло в туалет, руки и ноги болезненно запульсировали.
Я лихорадочно соображал, какая очередная порция неприятностей поджидает меня. Смитфилд мог уже навести обо мне справки, узнать, что стоит за фамилией Фоллоуз, и до кучи выяснить, что я солгал Ремфри и нечестным путем вытребовал себе осмотр мертвой Сьюзен. Поскольку я и так был под подозрением в ее смерти, теперь этот тип уверится в том, что моя вина тут есть. Гробовщик Стэндон сильно обгорел к тому времени, как я его вытащил из огня; если бы он или кто-то еще оказался тяжело раненным или вовсе погиб, на меня навесили бы еще одно потенциальное обвинение. Самоубийство девятнадцатилетней девушки, дело само по себе скверное, стремительно становилось совсем уж непотребным. Я мог себе представить, что за мысли крутились у Смитфилда в голове.
Я молчал. Лейтенант не сводил с меня свирепого взгляда еще несколько секунд, и лишь потом обратил внимание на мои бинты. Он сел в кресло для посетителей, все еще держа руки в карманах, и привалился спиной к батарее, слушая, как в трубах бурчит горячая вода.
Он начал с прелюдии.
— Сначала я подумал — ладно, парень подцепил смазливую малолетку, занюхнул с ней немного кокаина, они потрахались, это оказалось не так круто, как малолетка думала, вот она и впала в мимолетную депрессию и выбросилась из окна. У нее много денег, но ей все равно эта жизнь смертельно скучна. Чтоб ты знал, в Хэмптоне уровень самоубийств выше, чем в пригородном гетто вроде Уайанданча. Это статистика, которую я никогда не пойму, но с ней я научился мириться. Так что нет ничего удивительного, что дочь Лоуэлла Хартфорда, вся обвешенная судимостями, да так, что ей пару раз уже грели место в колонии для несовершеннолетних, в конце концов выпрыгнула из самого высокого окна дома своего папочки-миллионера. Еще даже не Рождество — под самый сочельник всегда много грязи всплывает, — но октябрь тоже бывает несладок. — Он ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу воротничка. Его палец вытянулся, указывая на меня. — И тебя, умника с языком без костей, я не могу привязать к этому делу, разве что по показанию одного бухого свидетеля, которому самому бы провериться на проблемы с башкой. Но я все еще могу тебе позадавать вопросики. И я их позадаю, будь покоен.