легко расстаться с умопомрачительной суммой денег, зная, что не столько деньги порождают власть, сколько власть порождает их.
Царь был известен своей щедростью. Во время засухи в Иудее он на свои средства закупил зерно в Египте, роздал безвозмездно людям и спас их от голодной смерти. А после разрушительного землетрясения помог жителям Иерусалима заново отстроиться. Но щедрость в нем легко уживалась с жестокостью.
Жестко было его отношение к мужчинам. Он их ненавидел, всех поголовно. Воспринимал их как лютых врагов, соперников в утолении его основных страстей.
У него была своя философия относительно женщин. Он видел в них смысл жизни. Считал, что деньги, богатства, дворцы и все удобства созданы мужчинами ради женщин. И войны ведутся из-за них. Он полагал, что язык мужчине дан для того, чтобы нашептывать ласковые слова в ушко любимой женщины. «По большому счету, одному мужчине нечего сказать другому. Ему надо только решить: убить того теперь или позже».
Он был ненасытен до женщин. Высокие и маленькие, полные и худенькие, черные и белые… Не важно, лишь бы были красивыми. Тр*хал он их везде и всюду. В Идумее, Иудее, Самарии, Галилее, Набатее, Египте, Парфии и даже в Риме.
– Угомонись, – умоляла Дорис, его первая жена, – у тебя уже сын растет.
– Нет, не успокоюсь, пока не перее*у всех красоток в мире! – парировал он шутливо.
Однако он успокоился. Неожиданно для самого себя. Это случилось тогда, когда он впервые увидел Мариамме во дворце Гиркания, царя иудеев и Коген Гадола. Она была хасмонейской принцессой, дочерью Александры, дочери царя Гиркания, и Александра, сына царя Аристобула. Двойная Принцесса, да еще невероятной красоты.
В Римской империи в те времена шла своеобразная слава об иудейской красоте: «Среди иудейских женщин красота большая редкость, но если встречается, то равной ей не сыщешь во всем мире». Красота Мариамме была такого рода.
Ирод влюбился в Мариамме без памяти. Она в одном лице в высшей степени олицетворяла обе его страсти: женщину и власть.
Он всю дорогу от дворца умолял Антипатра, своего отца, уговорить царя Гиркания выдать Мариамме за него. Отцу это удалось легко. Слабовольный царь ему был обязан многим. Ирод срочно развелся с Дорис. Через некоторое время обручился, а перед осадой Иерусалима обвенчался с Мариамме.
Ирод был на вершине счастья. Но оно продлилось всего несколько часов, до первой брачной ночи. Его жгучая страсть столкнулась с ледяной холодностью Мариамме. Он ее ласкал, щупал, облизывал всю ночь. А она просто лежала, как красивая мраморная статуя. Под утро он был в бешенстве. А она была холодна, как лед. Его безумная любовь преобразилась в лютую ненависть, а ее холодное равнодушие – в убийственное презрение. Так началась их семейная жизнь. За восемь лет они произвели на свет двух сыновей и двух дочерей. Все дети унаследовали красоту матери и страстность отца.
За годы совместной жизни он ни разу ей не изменил. Но это абсолютно ее не волновало. Она жила своей жизнью, понятной ей одной.
Он жаждал ее, безумно хотел каждый день, каждый час, каждую минуту. А она совершенно его игнорировала. Бывало так, что он приходил к ней, ложился на ее кровать с красным бархатным покрывалом и ждал ее часами, в то время как она, по ее же признанию своей матери, «кимарила на стуле перед зеркалом» в ванной комнате.
– Мариамме!!! Ну, когда же ты придешь!? – вопил он в таких случаях.
А она иногда отвечала «скоро», но часто просто молчала в надежде, что царь уснет без нее. И в тех редких случаях, когда приходила, сразу говорила:
– Только давай закругляйся побыстрее.
Она обычно ложилась к нему спиной, неподвижно, как бревно. Он пытался ее ласкать.
– Не тяни. У тебя даже толком не ****.
Его мужское достоинство всегда робело перед ней. Не мог понять почему.
– Не разговаривай, сука! Сбиваешь меня! Не помогаешь, хотя бы не мешай.
– Я тебе не мешаю. У тебя просто не ****… Но! Но! Но! Только не смей туда ******. Где начал, там и кончай. Ну конечно, на ******** у тебя всегда *****. Ж****к, ты развратный!
– Сука! Закроешь ты свой рот или нет! Просто зае*ала! Замучила меня!
– Нет, это ты меня замучил! Никто жену свою в *** не *****. Иди е*и свою Соломею в ж*пу!
– Молчи же ты, дура безмозглая!
– Не поднимай мою ногу! Мне неудобно! Ой! Не иди дальше! Больно! Ой!
– Да заткнись же ты!
– Давай ко***й! Давай, тебе говорю! О! О-о-о!! О-о-о-о-о-й!!! Ко****л!?
– Еще нет.
– Ко***й быстрее, говорю! Я уже ********.
– Ух-ух-ух!!!
– Все!? Ко***л?
– Да-а-а-а-а! Ух-х-х!
– Ну вставай тогда! Получил свое, иди! Ж****к ты ненасытный!
– Ты сука, пока дашь себя е**ть, вые*ешь мне всю душу. Замучила ты меня!
– Не я тебя, а ты сам себя замучил. Понятно!?
Горько было царю вспоминать, что самое высшее наслаждение ему всякий раз приходилось испытывать при муках. Но он никогда не переставал любить и ненавидеть Мариамме одновременно.
Соломпсио в полдень не пришла. Она появилась только через час. Поразительно красивая.
– Сосо, ты сказала, что придешь к полудню. А уже далеко за полдень. Любишь мучить меня, как твоя мать.
– Не могла раньше. И не сравнивай меня с ней. Я тебе не жена, а дочь. Она тебя мучила потому, что просто не любила. Ей не надо было выходить за тебя. Я похожа на нее только внешне. Больше не сравнивай нас. Мне это не нравится. Понятно!?
Она произнесла «Понятно!?» один к одному, как Мариамме, язвительно и нетерпеливо.
– Не злись, Сосо. Успокойся. Лучше скажи, как спалось?
– Хорошо.
– Приснилось что-нибудь?
– Не помню. Кажется, нет.
– А мне приснилась ты. Впервые в жизни.
– Могу представить.
– Во сне ты исполнила свое обещание.
– Да, но ты не выполнил свое наяву.
– Как не выполнил. Коринфий уже мертв. Задушен. Подушкой. Как ты и хотела.
– Я не видела. Его задушили не при мне и не при тебе. Может быть, просто убили. Откуда мне знать.
– Ахиабус точно выполнил мой приказ.
– И ты веришь Ахиабусу? Он самый большой лгун во Дворце. Очнись. Когда ты поймешь, что ты здесь во Дворце окружен одной лестью и ложью. Но теперь все это неважно.
– Значит, ты передумала?
– Нет, почему передумала? Я всегда выполняю свои обещания.
– Значит, наша договоренность остается в силе?
– Да, остается в силе. Только с новым условием.
– С каким еще новым условием?
– Понимаешь, абба, я хотела отомстить за мать. Коринфий не был настоящим убийцей. Он был всего лишь исполнителем. Не Коринфий, так нашелся бы кто-нибудь другой. А