так, так, так, так, так, так, так… или тик, тик, тик, тик…
Сначала мы ошибочно передаем звук идущих часов, затем ту же ошибку переносим на работу сердца. Тик-так, тик-так, тик-так, – так мы имитируем мелодию сердечного ритма. А сердце вообще не издает такой звук. Скорее так: таф-ш-ш-ш, таф-ш-ш-ш, таф-ш-ш-ш… Половина третьего. Я сопоставляю удары часов с ударами сердца. Мое сердце стучит так, словно спит, а голова мучит меня изо всех сил. Мысли я смирила тем, что начала планировать визит к психиатру. За советом или лекарствами. Я сидела в неопрятной комнате, точнее, в коридоре квартиры. Сидела на плетеном стуле и смотрела на дверь перед собой. Старая дверь квартиры-салона. Деревянная коробка с восемью прямоугольниками мутного стекла. В одном поле стекло отличалось от других, было светло-голубым. Через него было видно, что происходит в помещении за дверью.
Чьи-то ноги ходили туда-сюда. То видны, то снова исчезают. Паркет скрипит. Я жду. Ноги сгибаются, видны штанины, затем руки в сером свитере. Дверь открывается.
– Пожалуйста, входите!
– У меня проблема, приятельница сказала, что вы можете помочь.
– Раздевайтесь!
Я удивилась приказанию и тем не менее расстегнула рубашку.
– Снимайте все!
Я кивнула и поискала ширму. Мне казалось, что она обязательна в таких случаях. Ширмы не было. Пожилой человек низкого роста в брюках и сером вязаном свитере повернулся ко мне спиной и тоже начал раздеваться.
– Сначала я повешу свитер на спинку кресла, потом вы, но наоборот… затем я поверх вашей рубашки положу свои брюки, потом вы, но наоборот…
Я слушала его и делала так, как он говорил, в том самом темпе, в котором он говорил.
Когда мы остались совсем голыми, мужчина сел за стол и указал мне рукой на стоматологическое кресло напротив вороха нашей одежды.
– Доктор, шланг мотается на ветру…
– Пожалуйста, называйте меня владыкой…
– Да, конечно, извините, я забыла… Красный щланг и черный качаются вверх-вниз…
– И вы не можете их поймать?
– Сколько это будет стоить?
Человек, который просил называть его владыкой, что-то забормотал. Я не понимала.
– Я вас не понимаю. Сколько это будет стоить?
– Каждый месяц, три раза в день и через две недели.
В комнату вошла женщина средних лет с растрепанными седыми волосами, собранными в хвост. Мне было стыдно, что я голая. Женщина дошла до места, где сидел владыка, и начала рыться в ящиках его стола. Он склонял голову, она была сердита. Что-то шепнула ему и задвинула ящик с такой силой, что закачался весь стол и с него упала на пол лампа.
– Я не поняла. Сколько будет стоить? Не знаю, хватит ли у меня денег.
Владыка снова бормотал, женщина ушла, а я приблизилась к столу, чтобы слышать, что он говорит.
– Будет бесплатно, потому что вы спите. Наше время истекло, – сказал владыка и вдел ноги в тапки, стоявшие перед стулом.
Невероятно, – подумала я и ощутила боль в шее. Да, я заснула. Без семи пять. Постепенно я приходила в себя. Кампари сделал свою работу: я все-таки поспала. Я встала, дошла до кухни и взяла бутылку кампари с собой в кровать. Выпила десять глотков, опустила бутылку на пол и принялась ждать, пока засну. Заснуть не удалось, только вместе с шеей заболела еще и голова.
Так, так, так, так, так, – ударяло мне в израненную нервную систему. Не буду больше пить.
Без двадцати шесть. Я поднялась, сбросила с себя одеяло и осталась так сидеть минут десять. Мне было одновременно жарко и холодно, в голове бушевал пожар. Не буду больше пить! – повторила я несколько раз. Обхватила голову ладонями – чтобы ее, скажем, утешить, или чтобы ощупать и убедиться, что она сохранила прежнюю форму и размер. Заглянула в телефон. Семнадцать сообщений. Вернись. Я люблю тебя. Я сделаю все. Ты груба со мной. Ты любишь меня. Я обожаю тебя. Я идиот. Не могу… Ненавижу тебя. Люблю тебя…
В чем секрет немногословных предложений? – подумала я. Меня впечатлила неизобретательность изъяснений любви. Затем меня еще сильнее впечатлило то, что они, по существу, содержат все, что должны были бы содержать. Из этих сто раз высказанных фраз, использованных столько раз, что они теряли всякое значение, можно получить всю необходимую информацию. Их смысл опустошен от употребления, изношен, а все-таки они нас греют или возмущают… Мы наполняем их, мы их и опустошаем. Я умылась, правой рукой открыла шкаф, левой рукой взяла кофейную чашечку, правой рукой налила воду, перелила ее из чашечки в турку на плите, включила плиту и открыла кухонное окно. От холодного воздуха головная боль прошла. Воздух сек мне лицо тонкими холодными, словно бритвы, волнами ветра. Небо поблескивало: пролетал редкий снег. Снежинки светились, взмывали и стремительно падали. Они сияли желтым, словно золото, отблеском, синим и лиловым… Утро прекрасно, – улыбнулась я. Попила кофе, намазала маслом ломоть поджаренного хлеба и не спеша жевала свой завтрак, все время перед открытым окном глядя, как поблескивает снег, и дрожа от холода.
Я оделась, взяла телефон, удалила все сообщения и погрузилась в прохладный белый день. Тонкий нехоженый слой снега таял и исчезал под каждым моим шагом. Я шла по улице, глубоко дыша. Когда я дошла до остановки, у навеса стояла только одна девушка. Она втянула шею в воротник пальто и красный шарф, склонила голову. Мне понравилось, как красный швет ее шарфа добавляет живости общей картине. Сине-серое небо, снег под ногами, рельсы, которые справа и слева идут до линии горизонта, фасады, на которых от влажного воздуха или снега образовались огромные пятна высотой по два этажа, грязные машины и ярко-красный шарф. Девушка подняла подбородок из шарфа и открыла лицо. На ней был толстый слой пудры, намного темнее собственного цвета кожи. Обращали на себя внимание синеватые тени вокруг глаз и заячья губа. Шрам над верхней губой так удивил меня, что я непристойно засмотрелась на него – в упор, без намерения и осознания того, что делаю. Лицо девушки, эстетическая ошибка, ошибка формы на нем не пробудили во мне никаких чувств, мне не было жаль – я испытывала только удивление. Словно в мае пошел снег. Удивление. Когда вещи не занимают свое место, не выглядят так, как мы этого ожидаем, не имеют обычного размера или цвета, когда они выпадают из системы, мы удивляемся. Такие явления напоминают нам, что все может быть иначе. Я вспомнила книги в библиотеке. Эти книги – не книги. Это системная ошибка. У всего есть свое имя. Если между двумя сторонами картонной обложки