по ступенькам. Я покинула свое здание и посмотрела вверх. Два окна моей квартиры смотрели на улицу, одно из них без занавески. За ними находились, скапливались часы кошмаров, часы бессонницы, сотни часов мучения, миллионное тиканье двух часов. На кухонном столе остался ломтик хлеба, баночка с медом, в холодильнике – половинка грейпфрута и треснувший банан. Что я в последний раз готовила? – подумалось мне. Я не могла припомнить. Шла и шла. Было около четырех, когда я дошла до автобусной остановки. Кажется, первый автобус в сторону Института идет около половины пятого. На улице было тихо, совсем тихо. Настала весна. Я была единственной в автобусе, единственной на дорожке к Институту. Утро так прекрасно, – подумала я и стала повторять эту фразу: она показалась мне самой точной, самой значительной в тот миг. Ручей возле дорожки вышел из берегов, а ветки, что пробивались сквозь трещины в стене, покрылись листвой и украсились мелкими белыми цветками. По временам, когда ветер дул в мою сторону, налетал тонкий аромат цветения.
Я села на ступеньки перед Институтом. Может быть, за два часа до обычного времени послышался скрип и бормотание.
Я прошла мимо уборщицы, растрепанной, в ночной рубашке, босой. Ее ногти на ногах, местами накрашенные красным лаком, были такими длинными, что, загибаясь книзу, почти прикасались к отполированному граниту входа.
– Что ты здесь делаешь? Еще рано. Я открыла, чтобы проветрить.
Я не ответила ей. Поднялась по ступенькам до двери библиотеки. Ждала, ждала. Раздался сигнал, дверь открылась, и я вошла. Проходили минуты и часы. И снова прозвучал сигнал: можно было выйти. Я отвернулась к окнам. Я не стала выходить – осталась.