походила на призрака – к слову, весьма беззаботного. Впрочем, призраки, улыбающиеся или нет, никогда еще не сулили ничего хорошего…
Мне пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не рассмеяться, настолько забавным получился момент. Рони и Шута обменялись взглядами настоящих дуэлянтов и с достоинством, присущим им же, резко отвернулись друг от друга и приблизились ко мне с разных сторон.
– Тебе идет мужская одежда, – сказала Шута, но я не поддалась на ее лесть.
– Немедленно в постель! – все еще стараясь быть серьезной, потребовала я.
Сестры переглянулись. Видимо, пришли к молчаливому согласию, и Шута выпалила:
– Мы сегодня будем спать с тобой.
В этой фразе причудливо смешались просьба и угроза, но, взглянув в лица девочек, я почувствовала, как где-то в груди появилась тянущая боль, – именно так ноет душа.
В напряженном молчании читались страх и едва уловимая вера в чудо, так плохо облекаемая в слова. Сестры так же, как и я, ждали рассвета. Молились, чтобы он не наступал, и в то же время мечтали, чтобы солнце как можно быстрее взошло на небо. Ожидание изматывало их, но вселяло надежду на благополучный исход. Рони и Шута были еще детьми – напуганными, растерянными, но с достоинством, впитанным с молоком матери, старались изобразить взрослых. Меня восхищала их стойкость, но по-настоящему трогала сердце потребность сестер во мне. Они обе старались казаться независимыми, однако самостоятельности в них было не больше, чем в цыплятах, прячущихся под крылом курицы во время дождя. Тепло пронеслось по моей коже, оставив на ней мурашки, и я под влиянием даже не чувств, а чего-то более сильного – глубинного порыва, известного женщинам с древних времен, – молча распахнула объятия.
Две девочки, которые сейчас были не моими сестрами, а детьми, ринулись ко мне. Нос Рони уткнулся мне в шею справа, а нос Шуты – слева. Я поглаживала их обеих по спинам и раз за разом обещала, что завтра все будет хорошо.
«Ты – единственное, что у нас осталось».
Я возвращалась к этим словам Рони снова и снова. Места на моей узкой девичьей кровати было немного, поэтому нам пришлось основательно потесниться, чтобы улечься втроем. Прислушиваясь к посапыванию с обеих сторон, я молча рассматривала потолок, по которому бродили тени. Лежала неподвижно, опасаясь лишний раз шелохнуться и потревожить покой сестер. Иногда я, поддавшись порыву, осторожно касалась губами макушки Рони или лба Шуты. Девочки в такие моменты ворочались, но не просыпались.
«Я никому не позволю их обидеть».
Ночь тянулась бесконечно долго. Когда тени на потолке начали отступать, гонимые холодными и бледными солнечными лучами, я осторожно, боясь разбудить сестер раньше времени, встала с кровати и подошла к окну.
Мрачное небо начало светлеть. Его темное дно прочертили бледно-розовые прорези, и сквозь них настойчиво проглядывало солнце.
Утро, которое навсегда изменит не только мою жизнь, но и меня саму, наступило.
Глава 5
С помощью королевы легче всего поставить мат королю. Эта задача может быть решена в несколько ходов.
Красное платье, которое я надевала вчера для встречи с Роком, оказалось безнадежно испорчено. Возможно, будь у меня время, силы или желание на починку, я бы привела траурный наряд в приличный вид. В моем гардеробе водилось еще одно платье нужного оттенка, того самого, которого требовали приличия и традиции. Я могла бы его надеть, но, когда моя рука метнулась к алому шелку, я остановилась. Платье было прекрасным и богато расшитым. Его длинные пышные юбки и чудовищно жесткий корсет делали мою фигуру близкой к идеалу, но основательно сковывали движения. Без колебаний я отбросила это платье на постель, и оно, взметнувшись алым облаком, растеклось по ней неаккуратной лужицей шелка.
Мой гардероб нельзя было назвать скудным, но для сегодняшнего поединка он не мог предложить мне ничего дельного. В какой-то момент в голову пришла сумасшедшая мысль остаться в мужской одежде, такой удобной и комфортной, но я почти сразу выкинула ее из головы.
В конце концов, я остановила свой выбор на простом (даже слишком простом) черном платье. Оно, как и любое другое, требовало корсета, который я решительно оставила лежать на все той же постели поверх нежного алого шелка.
Зеркало показало мне бледную девушку с тщательно забранными наверх волосами, которые она заплела в толстую косу и скрепила черной лентой. Ее наряд был беден и приводил в смущение отсутствием хоть какого-нибудь подъюбника. Пожалуй, даже самая последняя крестьянка не позволила бы себе надеть платье поверх нижней рубашки. Я посмотрела на корсет, широкий подъюбник, накладки, призванные добавить мягкости моим формам, и поджала губы. Сегодня мне все это не понадобится.
Я успела расчесать волосы сестрам и помочь им обрядиться в красные платья, прежде чем в покои без всякого стука вошли двое стражников и жрец.
Последний обежал нас внимательным взглядом, чуть склонил голову, но не как перед дочерьми короля, а как перед благородными леди, и сделал молчаливый приглашающий жест в сторону входной двери. Стражники за его спиной не проронили ни звука.
Мы спускались по парадной лестнице: я – впереди, младшие сестры – за мной; и казалось, что мир замер. Все в нем исчезло, кроме этого шепота, шлейфом ползущего за нами, этих взглядов, любопытных и испуганных, и этого жалкого стремления разойтись, разбежаться по разным углам при виде нас троих, шагающих с гордо поднятыми головами на закланье богам.
Я не знала, куда нас ведут, но не сильно удивилась, когда поняла. Городская площадь, конечно же. Именно там испокон веков казнили преступников.
«Разве заслуживают чего-то другого маленькие девочки, еще совсем дети?» – подумала я с иронией, и в моих жилах огненной лавой вскипел гнев.
Руки нам не связывали. Из уважения или убежденности, что бежать некуда, – не решусь гадать. При виде толпы, отводящей глаза и расступающейся перед нами, я невольно сжала ладони в кулаки.
Когда мы дошли до площади с торчащими на ней, как пугало посреди поля, тремя помостами, заваленными вязанками дров и снопами соломы, солнце окончательно взошло на небосвод. Оно почти не грело, как будто неохотно купало выложенную брусчаткой площадь в холодных лучах и постоянно пряталось за тучи. Поднимался ветер. Солома, рассыпанная по полу помостов, взметалась вверх от особо сильных его порывов и медленно оседала обратно.
Недалеко от места казни на возвышении были установлены два мягких кресла. В одном из них восседал Воин, в другом – беременная женщина, запомнившаяся мне еще с поединка брата. Супруга Воина должна была вот-вот подарить стране наследника. Женщина отвела взгляд сразу, как встретила мой.
Я криво ухмыльнулась, снова ловя себя на мысли, что подобная хладнокровная ирония мне не свойственна.
За спиной тихо заплакала Шута, и я сразу же позабыла все, о чем думала до этого. Я обняла ее и прижала к себе, безмолвно клянясь,