Глава 13. Сердечная недостаточность
Это произошло в мае 1989 года после двух лет тяжелой работы? Если я не был занят бизнесом в Чарлстоне или около Экейна, то торчал в Вашингтоне, устанавливая приспособления против подслушивающих устройств в Пентагоне. Так как это мне приходилось делать в одиночку, работа занимала у меня минимум шестьдесят часов в неделю.
Вдобавок я должен был выполнять то, что мне предписывали видения. Уход за умирающими приносил мне только удовлетворение. Мне нравилось оказывать людям помощь в те моменты, когда они больше всего в ней нуждались. Даже родные иногда отвергали умерших, не потому что они их не любили, а потому что не могли смириться с самим фактом смерти.
Например, я как-то обратил внимание на одного человека, которому было неприятно находиться у постели своей матери — очень старой женщины, умирающей от рака. Этот мужчина и его семья навещали ее дважды в неделю, но он вскоре выходил в коридор, оставляя других беседовать с матерью.
Наконец я смог с ним поговорить. Сначала он держался почти враждебно, но мне удалось преодолеть его отношение.
— Вы, кажется, сердиты на вашу мать, — сказал я. Он посмотрел на меня так, словно я открыл его самые сокровенные чувства, но дело было совсем не в этом. Этот человек сердился на смерть и на мать, потому что она приняла ее, зарегистрировавшись в хосписе. Он не мог смириться с мыслью, что смерть лишит его горячо любимой матери, и испытывал такое чувство, будто мать от него отказалась.
— Я не хочу, чтобы она умирала и чтобы я больше никогда ее не видел, — заявил он с обидой в голосе.
Я сказал ему, что его поведение естественно. Я видел такое и раньше. Этот человек вернулся к роли ребенка. Хотя он был взрослым, имел семью и хорошую работу, но все еще оставался маменькиным сынком. А теперь капризный мальчик заявлял, что если не получит того, что хочет, то больше никогда не будет разговаривать со своей мамой.
— Вся проблема в этом, — убеждал я его. — Ваша мать знает, что пришло время умирать, и мужественно ожидает своего часа. Вам нужно быть рядом с ней, так как изменить что-либо вы не силах. Ее черед настал.
Потом я рассказал ему о присмертных опытах и поведал мою историю. Он с удивлением узнал, что смерть — начало, а не конец большого приключения.
Это изменило его представление о смерти. Мужчина вернулся в комнату и с тех пор оставался для своей матери хорошим сыном до конца ее дней.
Я проводил около двадцати часов в неделю с умирающими, а когда наступали их последние часы, оставался с ними до самого конца, но те уроки, которые я получал, присутствуя при их кончине, были куда важнее сна.
С 1979 года я пробовал сооружать различные версии кровати, но все еще изучал ее компоненты. К этому времени мне удалось собрать все, но я не вполне понимал, как их соединить. Я продолжал усердно трудиться над решением этой задачи, и единственным способом мне казалось внимательное следование инструкциям, получаемым в видениях.
Разговоры об этих видениях стали тяжким бременем для моих друзей. Все чаще я слышал, как они называли меня сумасшедшим. Сначала они говорили это у меня за спиной, но в конце концов перестали заботиться, слышу я их или нет. Однажды после особенно тяжелой недели, когда я валился от усталости, близкий друг мне посоветовал:
— Хочешь как следует выспаться? Забудь про свои видения и живи нормальной жизнью. Иначе они доведут тебя до ручки.
Я не мог с ним не согласиться — видения действительно не давали мне покоя. Я хотел избавиться от них, но это было не так легко. А просто их игнорировать я был не в состоянии.
Все вместе взятое заставляло меня работать интенсивнее, чем мне позволяло здоровье. Я начал спотыкаться. Сперва я просто испытывал постоянную усталость и с трудом дожидался ночи, чтобы лечь в постель. Думая, что это просто вялый грипп, я решил как следует отоспаться.
Сначала это помогло, но как только я вернулся к своему напряженному графику, то все началось заново. Мне приходилось ежедневно проезжать, сидя за рулем, сотни миль от дома в Вашингтон. Физически я чувствовал себя плохо, но должен был продолжать работу, чтобы сохранить мой бизнес. Я догадывался, что у меня что-то не так с легкими, потому что постоянно кашлял, но никакие более явные признаки пока не проявлялись.
Я понял всю серьезность ситуации, когда ехал в Чарлстон с моим партнером Робертом Купером. Я лежал на заднем сиденье, обливаясь потом и надеясь, что небольшой отдых мне поможет. Но я ошибся. В конце пути у меня ужасно кружилась голова, и я даже не мог сидеть.
— Должно быть, у меня пневмония, — сказал я Роберту.
Пролежав пару дней в кровати, я почувствовал себя лучше. Но когда я попытался возобновить нормальную деятельность, мои легкие вновь забарахлили.
Я был уверен, что болен пневмонией или гриппом.
— Придется лечь в больницу, — сообщил я моей деловой партнерше. Она знала, что это для меня означает, так как я всегда шутил, что мне не нравятся больницы, потому что я умираю каждый раз, когда попадаю туда. Она помогла мне дойти до больницы Ист-Купера, находящейся всего в нескольких кварталах. Добравшись туда, я чувствовал себя, как после марафонского бега. Заполнение бланка в приемном покое отняло у меня последние силы. Наконец меня отправили в смотровую.
— Думаю, у меня просто грипп, — сказал я врачу, который с ужасом на лице читал мою историю болезни.
Я тяжело дышал, и мне казалось, что мои легкие весят тонну. Врач прослушал стетоскопом сердце и легкие и слегка поднял брови. Затем он подозвал сестру и велел принести аппарат для электрокардиограммы. Они вдвоем быстро присоединили к моей груди электроды, и из аппарата полезла лента, напоминающая график цен на фондовой бирже. Врач изучал ее некоторое время, а потом отправил для заключения специалисту.
Он не отходил от меня, помогал надеть рубашку и все время наблюдал. А меня это нервировало. Когда принесли вердикт специалиста, врач отошел из занавешенного отделения, где я сидел, чтобы прочитать его. Вернувшись, он выглядел еще более встревоженным.
— Хотите, чтобы я сказал вам правду? — осведомился врач.
— Ничего, кроме правды, — ответил я.
— Ну, у вас в самом деле инфекция, вызвавшая пневмонию, — сказал он. — Но боюсь, что вы на грани остановки сердца. Если вас немедленно не уложить в кровать и не подвергнуть интенсивной терапии, вы умрете минут через сорок пять.
Я оценил откровенность врача, она свидетельствовала о его мужестве. Большая часть медиков ходит вокруг да около, прежде чем сказать пациенту, что он обречен. Но этот так не поступил, возможно, из-за крайне серьезного моего состояния. Он был все время рядом со мной, опасаясь, что я умру от страха. Но чего мне было бояться? Я уже однажды умирал, и мне это понравилось. Я был готов повторить опыт и с облегчением узнал, что должен умереть менее чем через час.
Видя, как нервничает врач, я решил разрядить обстановку и улыбнулся.
— Черт возьми, док, — сказал я, — вы не думаете, что мне следует лечь?
В течение нескольких часов я находился в центре внимания. Меня подключили к монитору и накачали множеством антибиотиков. Врачи один за другим подходили послушать мое сердце. Меня подвергали многочисленным тестам, в том числе весьма болезненному — сердечной катетеризации — при которой через артерию ноги в сердце вводят трубку и впускают краску в различные его отделы, чтобы видеть их на экране.
Они проделали этот тест только для того, чтобы точно определить состояние моего сердца. Им уже было известно, в чем проблема: через порез на руке в мой организм проникла стафилококковая инфекция. Сначала я чувствовал себя так, будто у меня грипп, и не обращал на это внимания, в результате заработал пневмонию. Потом инфекция устремилась в самое слабое место — поврежденное молнией сердце. Она обосновалась в клапане аорты.
Молния и так ослабила мое сердце почти на пятьдесят процентов. Теперь же, с поврежденной аортой и протекающим клапаном, я тонул в собственной крови. Мне не хватало дыхания, и я харкал кровью, пытаясь втянуть в себя воздух. От антибиотиков меня тошнило, а от постоянных прослушиваний и ощупываний было мало толку. Тем не менее я пребывал в хорошем настроении, продолжая улыбаться во время процедур. Я знал, что должен умереть, но не чувствовал себя несчастным.
— Знаете, док, смерть хорошая штука. Трудно только подбираться к ней.
— Простите? — переспросил врач, отрываясь от бумаг.
— Я уже один раз умирал, и это было совсем недурно, — объяснил я.
— Еще бы вам не умирать, — заметил он, просматривая мою историю болезни. — Люди редко выживают после удара молнии, тем более если их сердце останавливается так надолго, как ваше.
— Я жалею, что выжил, док. Там было хорошо. Мне не хотелось возвращаться.