превращает драку в поединок, а поединок – в событие.
Работай головой.
Монтего отступил на край арены, чтобы перевести дух. Келонкоалт не возражал: он сам расхаживал по другому ее краю, и было видно, что он едва сдерживает силу и злость, которые рвались из него. Но он тоже тяжело дышал, широкая грудь, блестевшая от масла и пота, ходила вверх-вниз, словно кузнечные мехи.
– Ты пропустил удар! – крикнул ему Монтего.
– Заткнись, деревня.
– Что, уже устал? А то я только взбодрился.
Келонкоалт взревел и бросился на него, одним прыжком перескочив через всю арену. Но Монтего угадал направление атаки противника, наблюдая за тем, как Келонкоалт мощно отталкивается от песка обеими ногами и заносит палку круговым движением, словно топор, целясь прямо в шею Монтего. Он увернулся, но защищаться не стал, и палка обрушилась на его левое плечо с такой силой, что он упал бы, если бы не был готов.
Левая рука онемела. Тело пронзила такая боль, будто его переехала повозка, запряженная волами, но Монтего не пошатнулся и не вскрикнул. Старательно изображая скуку, он крикнул:
– Что ты меня гладишь-то? Ты драться сюда пришел или что?
И Келонкоалт дрогнул. Пока не сильно, почти незаметно, но по его глазам Монтего понял, что панцирь его самоуверенности дал трещину. Трибуны застыли.
– С каких это пор Келонкоалт стал ласковым, словно котенок? – раздался в полной тишине звонкий голосок.
Похоже на Киззи. Точно, Киззи. Многие засмеялись в ответ.
Во время следующего натиска Келонкоалт едва не прикончил Монтего. Но тот выдержал все атаки, хотя его рабочая рука едва не отнялась от усилий. Он споткнулся, почти упал и, наверное, выронил бы палку, если бы не голос с трибун:
– Монтего, держись!
Этих слов одобрения от человека, чей голос был ему незнаком, хватило, чтобы в сердце Монтего вспыхнуло пламя. Он подался вперед, чтобы нанести удар поперек бедра, и сцепился с Келонкоалтом обеими руками; их палки скользили друг по другу вверх и вниз, пока Монтего не сделал мощный толчок и не совершил свой ход.
Все это было похоже на работу с флагом семафора – открытый замах во всю длину руки, по широкой дуге, который Келонкоалт легко прервал своей дубинкой. Но Монтего не зря вложил в этот замах все, что у него было, – свою силу и свой вес, помноженные на злость, горе и одиночество. На деревянную палку в руках Келонкоалта обрушилась многотонная лавина.
Рукоять палки переломилась, и удар пришелся в плечо Келонкоалта – в то же самое место, куда он ударил Монтего в начале боя. Ноги чемпиона-любителя подкосились, и он, заваливаясь на бок, рухнул на песок, к ногам своего юного соперника. Мгновения шли, но чемпион не вставал, и постепенно на стадионе воцарилось потрясенное молчание.
Монтего посмотрел на себя. Он был страшен. Избитый, он обливался кровью, которая прокладывала все новые и новые алые бороздки в пыли и песке, облепивших его тело так, словно по нему промаршировала целая армия. Покачнувшись, он из последних сил вскинул над головой палку, и судья Шиозак объявил его победителем.
– Монтего! – крикнул кто-то. – Монтего Непобедимый!
Прошло четыре дня, и, хотя за аллергией Монтего наблюдал врач, действие лечебного стекла все еще не прекратилось. Он лежал в постели со сломанной ключицей. Вынужденная неподвижность раздражала. От долгого безделья рождались сомнения. Вернутся ли к нему силы? Когда срастется ключица? Сможет ли он снова пользоваться левой рукой? Он делился этими сомнениями с Киззи, а она каждый раз называла его большим ребенком.
Киззи почти не отходила от него, не считая поездок в академию. Валяясь в изножье его кровати, она читала ему вслух какой-нибудь приключенческий роман – единственное, что отвлекало его от мыслей о сломанной кости, кургласе и зуде. Демир заходил реже, но в перерывах между занятиями приносил учебники в комнату Монтего и читал их на полу, вполуха слушая Киззи.
За час до ужина, в разгар решающей схватки между вожаками пиратов, раздался тихий стук в дверь. Монтего хотел было крикнуть служащему отеля, чтобы тот оставил их в покое, но застыл с открытым ртом. На пороге стояла Адриана.
Она тихо вошла и знаком велела Киззи не прерываться. Лишь когда девочка закончила главу, Адриана обратилась к детям:
– Демир, Киззи, выйдите ненадолго, пожалуйста.
С порога Демир бросил на Монтего непроницаемый взгляд, оставляя его наедине со своей матерью, и вышел. Дверь за ними закрылась, но матриарх Граппо не заговорила. Она оглядывала комнату Монтего, храня удивленное молчание, так, словно видела ее впервые.
– Надо же, какой у тебя скромный номер, – сказала она. – Надо было сразу послать сюда декоратора. Извини, недосмотрела. Как только ты поправишься, мы превратим эту нору в уютное гнездышко.
Монтего только хлопал глазами. Ему и в голову не приходило, что его комнате чего-то не хватает.
– Вы очень добры, мэм.
Он сделал попытку встать, но движение причинило ему боль, и он поморщился. Адриана подняла руку:
– Лежи спокойно. Хирург говорит, что пройдет еще пара дней, прежде чем ключица заживет и ты сможешь двигать левой рукой, а еще через неделю можно будет подумать и о том, чтобы продолжить тренировки. – Она подошла к нему и оттянула воротник халата, чтобы осмотреть его плечо. – Ну вот, синяки почти зажили. Тебе здорово досталось.
– Я буду прикован к постели после каждого боя?
– Келонкоалт сломал тебе ключицу первым ударом, – сказала Адриана с усмешкой. – Это его коронный прием. Конечно, аллергия осложнит восстановление между матчами, но так плохо тебе будет не всегда. Точнее, не часто.
Монтего откинул голову на подушку.
– Я рад это слышать. Я… я убил Келонкоалта?
Адриана покачала головой:
– Он почти так же крепок, как ты. В последнем бою сильнее всего пострадала его гордость. Полагаю, тебе не избежать новой драки с ним.
– Я снова выиграю, – уверенно сказал Монтего.
– Вполне возможно. Кстати, вопрос решен. Элия Дорлани официально простила тебя за то, что ты ударил Джеппера. Она прислала мне письмо – донельзя высокомерное, но так уж у нас принято.
– Спасибо, мэм.
– Это тебе спасибо. Я даже представить не могла, что человек может вынести такое избиение. И насколько же сильным надо быть, чтобы так отделать Келонкоалта! Больше того, ты избавил нас от настоящей занозы в заднице, и я ценю это. Ты спас не только свою честь, но и честь Граппо. – Она умолкла, подыскивая слова. – Дорлани удалось сделать так, чтобы об их унижении не раструбили газеты, но на улицах только и разговоров что о твоем бое, даже в Ассамблее сплетничают об этом.