Глава 31. Марья
Сегодняшний вечер был самым обычным, каких бывало в последнее время довольно много. Это раньше Антон мог позволить себе уходить в недельные загулы, ни на секунду не оставаясь в одиночестве, но с недавних пор что-то изменилось.
Не мог он так больше, не получалось! Во всех его бесконечных женщинах Голицыну виделась она — роковая красавица-брюнетка, чернобровая, с глазами хищницы и белозубой улыбкой, его милая Ксюша.
Ах, нет, как раз не «его»! Эта Ксюша, кажется, была чьей угодно, но не его! Антону было до безумия обидно: ну почему, почему так? Почему даже какой-то смазливый, жалкий Авдеев и тот оказался достоин её расположения, а он, Антон, всё никак? Не он ли был её лучшим другом долгие десять лет? Не он ли оказался рядом, когда умерла её матушка, не он ли утешал её, не он ли не дал ей умереть с горя?
Вот только выбрала она почему-то другого. Этого бесчувственного Волконского, который вряд ли удосужился сказать ей и пару добрых слов за всё то время, что они вместе! Ах, отчего так бесконечно несправедлива жизнь? По этому поводу Антон собирался напиться. Ни в бордель, ни к друзьям, ни тем более к подругам, ему до отвращения не хотелось — а вот компания хорошей бутылки виски была бы сейчас весьма кстати. Хорошо, что отца нет, подумал Антон, и, уныло повесив голову, поплёлся к серванту, где хранились батюшкины запасы спиртного. Одну бутылку он уже допил, теперь собирался с чистой совестью взяться за вторую, а там пока не иссякнут силы. Идти ему сегодня всё равно было некуда, никто его не ждал.
«Мне двадцать пять лет, — говорил себе Антон, глядя на своё отражение в зеркальном серванте, поверх закупоренных бутылок, — двадцать пять лет, и я один из самых богатых наследников в Москве! И я несчастен. Правильно говорят — не всё купишь за деньги… Чёрт возьми, как же погано!»
Он плеснул себе немного в бокал, и уже собрался усесться в отцовское кресло, когда услышал прерывистый стук в дверь. Гостей он никак не ждал, батюшка уехал ещё со вчерашнего вечера в столицу, и вернётся не раньше третьего дня. Показалось?
Однако стук повторился. Голицын, передумав нежиться в кресле, направился к дверям, так и не выпустив, однако, бокал из руки. Звякнула дверная цепочка, щёлкнул замок, и незваный гость предстал перед ним во всей красе, оказавшись никем иным, как Ксенией Митрофановой. Предметом его грёз и мыслей вот уже столько лет…
— Ксюша? — В горле отчего-то пересохло, и Антон во все глаза уставился на заплаканную Митрофанову, сиротливо стоявшую на пороге.
— К тебе можно? — Хрипло спросила она. Тоже, видимо, не владела собой, и уже давно.
— Бог мой, что случилось? — Ахнул Голицын, разумеется, поспешно посторонившись, чтобы она смогла войти.
— Ты один? — Это вместо ответа.
— Я один, Ксюша, отца до завтра не будет, не волнуйся, проходи. Но что произошло, прошу тебя, скажи мне?
Опять она не ответила, и, ткнувшись ему в грудь, разрыдалась. Тут, признаться, Голицын несколько опешил. Он не удивился бы ничуть, если бы увидел рыдающего Авдеева, к примеру, но чтобы Ксения?! О, да, Антон был с ней в те дни, когда умирала её мать — ни слезинки, ни единой слезинки железная Ксения не проронила! А сейчас рыдала так горько, словно рухнула в одночасье вся её жизнь.
Поставив свой бокал на комод, Антон поспешил обнять её за плечи, и, поцеловав её в макушку, прошептал:
— Ксюша, Ксюша, ну что ты, маленькая моя? Что, что такое приключилось, голубушка, ангелочек мой?
— Волконский! — Простонала Ксения в перерывах между рыданиями. — Он бросил меня, Антон! Он меня бросил!
Малодушно, мелочно, и некрасиво, но — какое же облегчение испытал Антон, услышав эти её слова! Едва ли не рассмеялся в голос, что уж наверняка настроило бы рыдающую Митрофанову против него до конца дней. Благо, радость свою ему удалось поумерить. Но улыбнуться поверх её головы никто ему не мешал, что Голицын и проделал с невероятным удовольствием.
— Ксюша, Ксюша, ну будет тебе! — Произнёс он ласково, искренне стараясь убрать это глупое счастье из своего голоса. — Этот циничный мерзавец всё равно тебя не заслуживал!
— Что…? — Задыхаясь, переспросила Ксения, подняв голову. — Да как ты можешь, Антон?! Я любила его! Я собиралась за него замуж! А он! Попользовался мною, точно шлюхой, и бросил, променяв на другую! Боже, как я его ненавижу!
Любила? Собиралась замуж? О, да, наверняка, лёжа в постели Сергея Авдеева, прямо так и собиралась! И кто ещё кем пользовался — вопрос спорный.
— Ксюша, Ксюша, успокойся, прошу тебя! — Тихо произнёс Антон, и вновь прижал её к себе, обнимая за плечи, гладя по спине. Не мог он видеть, как ей плохо! Тогда ему самому становилось плохо, и не хотелось жить! А уж её слёзы… Волконского следовало бы убить уже за одно то, что он заставил её плакать! Бесчувственный, бессердечный мерзавец!
— Что мне делать, Антон? — Еле слышно спросила Ксения. Она закрыла глаза, слёзы бежали по её щекам из-под сомкнутых ресниц, такие горячие слёзы, они падали на рубашку Антона, оставляя на ней влажные следы. — Я не знаю, как мне дальше жить! У меня ведь совсем нет друзей, кроме тебя, мне даже и пожаловаться-то некому! А эти так называемые «подруги»! О, как я ненавижу их всех! Представляю, как они будут радоваться моему позору! Наверное, — она облизнула губы, и, подняв мокрые ресницы, посмотрела на Антона с надеждой, — наверное, мне стоит уехать назад в Петербург? Как думаешь? Там, может, надо мною не так будут смеяться?
— Ксюша, Ксюша, ну что ты, милая! Не надо никуда уезжать! — Антон ласково улыбнулся ей, и ещё крепче прижал к себе. — Никто не будет над тобой смеяться! А Волконский… ну, хочешь, я поговорю с ним?
— О, боже, нет! — Простонала Ксения. — Разговор получится коротким, он изобьёт тебя до полусмерти, вот и всё! Он же совершенно неуправляемый! Господи, я ненавижу его! — В который раз повторила она.
— Ксюша, Ксюша, пожалуйста, ну не нужно, не нужно этих слов! Он тебя недостоин, он даже мизинчика твоего недостоин, а ты так убиваешься из-за него! — А вот здесь, кажется, сыграла роль предыдущая бутылка виски. Или, может быть, старые-старые чувства, до сих пор тщательно скрываемые, вдруг вырвались наружу, когда он впервые в жизни увидел её в таком отчаянии. И Антон не смог удержаться. Отстранившись от неё, он с жестокой усмешкой сказал: — Волконский понятия не имел, от чего отказался! Да как же ты не понимала, глупая Ксюша, что он и не любил тебя совсем, ни единой минуты! А вот я люблю! Десять лет уже люблю, и ничего с собой не могу поделать! А ты даже не смотришь в мою сторону, делаешь вид, что меня нет! Ну ничего, Ксюша, ничего, я не в обиде! Мне достаточно уже того, что ты просто иногда появляешься рядом, чтобы я мог видеть тебя, знать, что у тебя всё хорошо!