Мишель и впрямь улыбнулся, растроганный этой сценой до глубины души. Это очаровательное создание решило угостить его мороженым! Его! Она! При том, что сам он купить ей, наверное, целый воз этого мороженого, а она, не пожалев последних денег, взяла и сделала ему такой милый подарок — вот так запросто, от души! И почему-то вслед за этой невольной улыбкой, и странным чувством, всколыхнувшимся в груди — следом за ними пришла невероятная грусть. Такая, что и словами не передать.
«Как я уеду теперь, чёрт возьми? — спрашивал себя Мишель, пропуская Александру вперёд, к вагонам, где уже шла посадка на поезд. — Как уезжать, как оставлять её здесь? Одну, помнится, однажды уже оставил!»
От воспоминаний о матери Мишелю сделалось ещё тоскливее, и, к его стыду, Саша это заметила. Развернувшись, она стала перед ним и посмотрела снизу вверх, и, коснувшись его руки, прошептала еле слышно:
— Ваше величество! Улыбнитесь! Ну, пожалуйста, улыбнитесь! У вас ведь такая красивая улыбка…
«Неужели я всерьёз сказала это ему?!», спросила себя Сашенька, не на шутку перепугавшись, но, впрочем, улыбка Мишеля (и впрямь, красивая) развеяла все её сомнения в одночасье. Она тут же улыбнулась в ответ, и, подхватив юбки, поднялась по ступеням в вагон. Одной рукой протягивая проводнику билет, а второй по-прежнему держа в руках мороженое — такая непосредственная, такая беззаботная, милая, простодушная, и бесконечно красивая…
Мишелю оставалось только вздохнуть, и последовать за ней, на ходу обещая себе хотя бы постараться и впрямь не ходить с таким мрачным лицом, а быть чуточку, ну хоть чуточку дружелюбнее!
И ему это почти удалось. Всё время в пути он вёл себя образцово-показательно, почти идеально, и даже позволил себе рассмеяться над очередной забавной историей из Сашиной практики. А та из последних сил старалась сохранять непринуждённость, но бесполезно. К концу пути у неё ощутимо дрожали руки от волнения, а голос обещал сесть с минуты на минуту, особенно в те моменты, когда Мишель смотрел на неё так… Как? Как никогда не смотрел прежде.
«Что с ним такое? Что на него нашло?», думала Сашенька, старательно пытаясь найти хоть одно объяснение столь ощутимой перемене в его поведении. Но, увы, так ничего и не придумала.
Когда состав прибыл на станцию, Саша помедлила, прежде чем выйти из своего купе. Собралась с духом, задержалась на секунду перед зеркалом, что висело на двери, и окинула себя критическим взглядом. Что ж, недурственно! Новая причёска её невероятно красила, да и в целом казалась куда более аккуратной, нежели простая коса, перекинутая через левое плечо.
А уж премилая фетровая шляпка, удачно подходящая под её недавно купленное светлое платье из муара — эта шляпка и вовсе делала её похожей на аристократку! Саша гордо вскинула голову, чуть приподняв подбородок, пытаясь копировать манеры так нравящейся всем Ксении Андреевны, но, увы, не преуспела в этом. Шляпка едва не свалилась с её головы, спасли только две жемчужные булавки, которыми она была приколота к волосам — а так, неминуемо упала бы, какой позор! Саша удручённо вздохнула, и, поправив загнутые поля, решила, что все её попытки хоть на шаг приблизиться к изяществу и безупречности Митрофановой заведомо обречены на провал. И, обозвав себя безнадёжной деревенщиной, опустила голову и вышла из купе вслед за Мишелем. Его величество, должно быть, уже задался и страшно зол на неё, а его терпение она не хотела испытывать, прекрасно зная, какой у него порой бывает горячий нрав.
Однако его величество на промедление внимания не обратил, и сказал только, когда она остановилась рядом:
— Похоже, будет дождь.
Саша подняла голову, на этот раз старательно придерживая шляпку, и только теперь, кажется, заметила серые грозовые тучи, что кружили над Москвой и Подмосковьем вот уже с целую неделю как. А она была так занята, что не обращала внимания на погоду!
— Это плохо? — С запозданием спросила она у Мишеля. — Разве у вас нет кареты?
— Алексей забрал к себе в Москву последний выезд, — отозвался Мишель. — Я попросил прислать сюда парочку лошадей до нас. Если хочешь, можем взять крытый экипаж и доехать до усадьбы. Или прокатиться верхом, — тут он вроде как попробовал улыбнуться, — ты умеешь ездить верхом?
Саша демонстративно не ответила, сделав большие глаза, и прижав к груди руку. Я?! Умею ли я ездить верхом?!
— Почему-то я и не сомневался в тебе ни минуты, — тихонько сказал ей Мишель, и кивнул в сторону стоянки извозчиков, где прохлаждался в бездействии Игнат, Сашенькин хороший знакомый.
Лошадей они, конечно, взяли, предпочитая рискнуть и обогнать непогоду прежде, чем та доберётся до Большого дома, но тут Сашу ждало ещё одно испытание. Она представить себе не могла, до чего захватывающее это окажется зрелище — Мишель Волконский в седле. Дорожный костюм облегал его длинные крепкие ноги, а под тёмным пиджаком угадывался широкий разворот плеч, и Саша невольно погрузилась в воспоминания, как она, той ночью, обнимала его за эти самые плечи, прижималась к его груди…
Игнат, тактичностью не блиставший, заметил, с каким очарованием Сашенька смотрит на его хозяина, и с улыбкой спросил:
— Так и будем видом любоваться, барышня?
Саша вспыхнула, и, заливаясь краской, поспешила забраться в седло и последовать за Мишелем, благодаря Господа за то, что смятение её заметил один только Игнат, и больше никто.
«А, впрочем, он и так давно уже всё про меня понял. Надо быть просто слепым, чтобы не заметить, я же совершенно не умею скрывать своих чувств!», с досадой на саму себя, думала Сашенька. И всякий раз вздыхала украдкой, а потом смотрела на Волконского в седле, и вздыхала снова, и снова и снова и снова.
И всё равно они не успели. Прогулка верхом была чудесной, тяжёлый воздух перед грозой пах полевыми цветами, но, увы, гроза положила преждевременный конец этой идиллии. Ливень обрушился на них, когда большая часть пути оказалась позади. Большой дом был уже виден у подножия холма, но очертания его тотчас же исчезли, когда из-за сплошной пелены дождя стало совершенно невозможно что-либо различить.
— Боже, моя шляпка! — пролепетала Сашенька, приподняв левую руку, словно ещё стараясь защититься от дождя, который теперь был повсюду, и щедро поливал засохшую землю.
А Мишель, успевший отъехать чуть дальше, обернулся на неё, и, заметив её смятение, вдруг рассмеялся совершенно искренне. Конечно, ему-то что переживать? Он вполне в состоянии купить себе с десяток новых шляп и костюмов, а она, между прочим, потратила половину своего жалованья на это милое легкомысленное изделие из фетра с цветочками!