— Отлично вас понимаю. Такие поступки подготавливаются в безмолвии сердца, подобно произведениям искусства.
Незнакомец поднялся, будто собираясь уходить. Но в последнее мгновение помедлил, обернулся и достал откуда-то книгу:
— Возьмите еще и это. Удачи вам.
В рассеянном фиолетовом свете, проникавшем на веранду из танцзала, Камю разобрал отпечатанное крупными буквами название: «Миф о Сизифе».
Имя автора он как-то уже угадал.
Когда незнакомец ушел, Камю посидел некоторое время в одиночестве на скамейке. Потом спустился на пляж и зашагал по песку на север с книгой и пистолетом.
В точном соответствии с указаниями он обнаружил среди дюн спящего. Тот лежал на боку, ладони под голову. С грохотом набегавшие на берег волны буравили череп Камю, словно безумная колыбельная. Погруженный в тень иберийский профиль спящего напомнил Альберу о его матери Катерине, хвалившейся испанскими предками; сын унаследовал ее кровь.
Камю пришло в голову, что он спокойно может развернуться и уйти и больше не думать обо всей этой сумасшедшей ночи. Его жизнь потечет по-прежнему, а любые события в окружающем мире произойдут без его, Альбера, вмешательства. Но не будет ли такое бездействие тоже своего рода выбором? У него промелькнула мысль, что выстрелить или не выстрелить — в данном случае по сути одно и то же.
Убийца пошевелился — но не проснулся. Камю крепче стиснул рукоятку пистолета. Каждый нерв в его теле гудел стальной пружиной.
Прошла секунда. Потом другая. И еще секунда. И не было способа их остановить.
От переводчика
В этом рассказе не случайно абсолютно все, от имен второстепенных персонажей до мельчайших подробностей. Да, родившийся в Алжире Камю учился не в парижской Национальной школе управления, а на историко-философском факультете университета Алжира, и открывшийся в студенческие годы туберкулез поставил крест на его карьере. Но его отец Люсьен Камю действительно воевал на Марне (и там погиб). Совершенно реален и профессор Рене-Проспер Блондло (1849–1930), «открывший» в университете Нанси пресловутые N-лучи, которые наделали в 1903 г. немало шума, но вскоре Роберт Вуд, известный американский физик и химик, доказал чисто субъективную природу наблюдавшихся Блондло явлений; эпизод с подменой призмы также имел место — хотя и, разумеется, с ровно противоположным исходом, чем описан у Ди Филиппо. Симона Гиэ, ставшая в рассказе секретаршей Камю, в действительности была его первой женой, актрисой и морфинисткой; поженились они в 1934 г., брак их продолжался меньше года. «Генерал-губернатор» Мерсо — не кто иной, как протагонист «Постороннего»; из этой же повести Камю Ди Филиппо позаимствовал ресторатора Селеста и центральный эпизод убийства спящего в дюнах араба. Существовал и дансинг Падовани, описанный Камю в автобиографическом эссе «Лето в Алжире»: «В Падовани, квартале бедноты, на взморье каждый день открыт дансинг. И в этом огромном ящике, одной стороной выходящем на море, до ночи танцует молодежь. Часто я жду здесь одной особенной минуты. Весь день окна затенены наклонными деревянными щитами. После захода солнца щиты убирают. И зал наполняется странным зеленоватым светом, который отбрасывает двойная раковина моря и неба. Когда сидишь в глубине, подальше от окон, видишь только небо, и по нему опять и опять китайскими тенями проплывают мимо лица танцующих. Порой звучит вальс, и тогда черные профили на зеленом кружат с упорством бумажных силуэтов на патефонной пластинке» (пер. Н. Галь). Ди Филиппо обильно цитирует это эссе — см., в частности, пассажи о ледяном лимонаде, приправленном настоем апельсинового цвета, и родной земле, распахнутой небу, словно рот или рана. Ну а предпоследняя реплика незнакомца — «Такие поступки подготавливаются в безмолвии сердца, подобно произведениям искусства» — это парафраз из «Мифа о Сизифе»: «Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца, подобно Великому Деянию алхимиков» (пер. А. Руткевича).
Пол Мелко
Триединство
Пол Мелко, еще мало знакомый читателям, печатался в различных изданиях, в том числе в таких как «Realms of Fantasy», «Live Without a Net», «Asimov's Science Fiction», «Talebones», «Terra Incognita». Один его рассказ вошел в двадцать первый сборник «The Year's Best Science Fiction».
В удивительной, причудливой истории, которую мы приводим ниже, автор утверждает: если каждый раз, когда мы принимаем решение, рождается новая вселенная, все-таки имеет значение, какое именно решение мы примем…
Мы не сразу понимаем, что это человеческое лицо. Щека и бровь багровые, один глаз заплыл. На носу — запекшаяся кровь, на губах — кроваво-черные волдыри, рот заклеен скотчем, который почти сливается с бледной кожей жертвы.
То, что мы видим, поначалу не воспринимается как лицо. Не ожидаешь, что кто-то будет выглядывать из-за водительского сиденья. Что человеческое лицо вообще может быть вот таким.
Итак, сначала мы не понимаем, потом один из нас сообразил, и все мы смотрим.
Для некоторых из нас грузовик уже не здесь, и у нас ноги как будто примерзли к земле от недавно увиденного. Улица напротив книжного магазина пуста, если не считать двух-трех пешеходов. Теснистая улица не вздрагивает под колесами грузового полуприцепа, и его дизельный мотор не будоражит благостный весенний воздух.
В других измерениях грузовик как раз напротив нас или только подъезжает к магазину. Где-то он красный, где-то синий, а в других случаях черный. В том измерении, где девушка смотрит на нас из-за стекла, грузовик бордовый с металлическим отливом, и на дверях кабины белыми буквами выведено: «Барон».
Только в одном измерении девушка высовывает свое разбитое лицо с заклеенным ртом и останавливает на мне взгляд того глаза, что не заплыл. Только там Барон протягивает руку и заталкивает девушку назад. В этом измерении Барон видит меня, но на его крупном лице и в карих глазах ничего не отражается.
Грузовик замедляет ход, и тут обстоятельства складываются так, что тот я, который стоит у магазина, исчезает из нашего сознания.
* * *
Нет, я не использовал свои феноменальные способности на благо человечества. Я пользовался ими, чтобы красть интеллектуальную собственность людей, пребывающих в одном времени, и выдавать ее за свою в другом. Используя свое удивительное дарование, я заимствовал песни и рассказы и печатал их под своей фамилией в тысяче других измерений. Я не предупреждал полицию о нападении террористов, пожарах и землетрясениях. Я даже не читаю газет.
Я жил в городе, который одни называют Делавар, другие — Фоллет, третьи — Минго, но всегда в том доме, что на пересечении улиц Уильямс и Рипли. В достаточно просторном доме, перед которым иногда росла сосна, иногда клен, и жил я там скромно, записывая песни, которые слышал по радио в других измерениях, и печатая истории, которые прочитал в каком-нибудь другом времени.
* * *
В тех измерениях, где грузовик уже проехал мимо нас, мы смотрим на его номерной знак — он в рамочке из серебристых голых женщин — и не знаем, что нам делать. Где-то поблизости есть телефонная будка, может, на этом углу, может, на том. Можно позвонить в полицию и сказать…
Сказать: мы однажды видели девушку, но тот момент для нас уже в прошлом. Откуда мы знаем, что в каком-то из этих грузовиков есть девушка с заклеенным ртом и завязанными руками? Мы как-то видели ее.
Некоторые из нас усматривают в этих логических рассуждениях не что иное, как трусость. Мы уже прибегали к подобным уловкам. Мы знаем, что существует бесконечное число вероятностей, но наше совместное существование строится на огромном многомерном распределении вероятностей. Если мы видели девушку в одном измерении, возможно, что она присутствовала в бесконечном количестве других измерений.
И, полагаю, она была вне опасности в таком же количестве иных миров.
Те из нас, мимо кого грузовик уже проехал, видят, что мы в своем большинстве ступаем на проезжую часть и идем в кондитерскую на противоположной стороне улицы. Лишь мизерная часть отправляется на поиски телефона, и они отрываются от нас, отсекаются своим выбором от нашей совокупности.
* * *
Я, точнее, мы — всеведущи, хотя иногда и ошибаемся. Я могу разыграть из себя ясновидца у кого-нибудь в гостях: мой двойник в это время откроет конверт и прочитает, что там написано, так что все собравшиеся будут поражены. Обычно мы попадаем в точку. Один из нас переворачивает верхнюю карту, а остальные называют, какая именно это карта. Червонный туз, трефовая четверка, трефовая десятка. Мы можем отгадать все пятьдесят две карты или пусть только пятьдесят.
Мы можем избежать несчастного случая, ссоры, наезда — по крайней мере, большинство из нас уходят от них. Возможно, один из нас принимает удар на себя за всех остальных. Один из нас получает удар или замечает занесенный кулак, так что остальные из нас успевают переместиться в другое измерение.