дружелюбно спорил со своими графами. Ричард подошел к нему и склонился в глубоком поклоне. Король взглянул на него, узнал и воскликнул рокочущим голосом:
— Ричард из Кингсбриджа! Рад, что ты вернулся!
— Благодарю тебя, мой король, — проговорил Ричард.
Филип встал рядом с ним и так же почтительно поклонился.
— Ты взял себе в сквайры монаха? — сострил Стефан, и придворные весело засмеялись.
— Это приор Кингсбриджа, милорд, — объяснил Ричард.
Стефан взглянул на Филипа еще раз, и в его глазах вспыхнул огонек.
— Конечно! Знаю, знаю: приор… Филип, — сказал он, но его голос звучал уже не столь сердечно. — Пришел повоевать за меня? — Придворные снова загоготали.
Филипу было приятно, что король помнил его имя.
— Я здесь, ибо Божье дело — строительство Кингсбриджского собора — нуждается в срочной помощи моего короля.
— Ты должен мне все подробно рассказать, — резко прервал его Стефан. — Приходи завтра, когда у меня будет больше времени. — Он повернулся к графам и тихим голосом возобновил беседу.
Ричард поклонился и направился к выходу. Филип последовал его примеру.
* * *
Филипу не удалось поговорить с королем на следующий день, как не удалось ему это сделать ни через день, ни через два.
Первую ночь он провел в пивной, но постоянный запах жарящегося мяса и смех распутниц действовали на него удручающе. К сожалению, в городе не было монастыря. Обычно в таких случаях место для ночлега предоставлял ему епископ, однако на этот раз в епископском дворце жил король, а все близлежащие дома были заняты придворными. На вторую ночь Филип отправился из города в местечко Уигфорд, где находился монастырь, при котором был приют для прокаженных. Там Филип получил кусок черствого хлеба с разбавленным пивом на ужин, жесткий матрац на полу, тишину с заката до полуночи, заутреннюю молитву и жидкую, несоленую кашу на завтрак и был абсолютно счастлив.
Каждое утро он приходил в собор, неся с собой драгоценную грамоту, которая давала монастырю право пользоваться каменоломней. Увы, один день сменял другой, а король все не обращал на него внимания. И пока остальные просители разговаривали между собой, обсуждая дворцовые сплетни, Филип отчужденно стоял в стороне.
Он знал, почему его заставляют ждать. Между Церковью и королем произошел конфликт. Стефан не сдержал своих щедрых обещаний, которые он раздавал в начале царствования. К тому же он поссорился со своим братом, хитрым епископом Генри Винчестерским, поддержав другую кандидатуру на место архиепископа Кентерберийского, что весьма огорчило Уолерана Бигода, рассчитывавшего на хвосте Генри возвыситься самому. Но самым страшным проступком Стефана в глазах Церкви был арест в один и тот же день по обвинению в незаконном строительстве замков епископа Роджера Солсберийского и двух его племянников, являвшихся епископами Линкольна и Или. В ответ на такое святотатство в соборах и монастырях королевства раздался дружный хор возмущенных голосов. Король обиделся. «Епископам, как людям Божьим, — оправдываясь, говорил он, — не нужны замки, а уж если они их построили, то пусть не ждут, чтобы с ними обращались, как с людьми Божьими». Это звучало откровенно, но наивно.
В конце концов ссора была улажена, однако король Стефан больше не горел желанием выслушивать жалобы святых отцов, а посему Филип должен был ждать. Это время он использовал для раздумий, на которые, будучи приором, не имел ни минуты. Теперь же у него вдруг появилось много свободных часов, и он погружался в свои думы.
И вот как-то незаметно окружавшие короля придворные разошлись, оставив Филипа в полном одиночестве, и Стефану стало уже трудно делать вид, что он не замечает его. То было утро седьмого дня нахождения Филипа в Линкольне. Он пребывал в глубоком раздумье о великом таинстве Божественного триединства, когда вдруг почувствовал, что прямо перед ним кто-то стоит и что-то ему говорит. Это был король.
— Ты что, любезный, спишь с открытыми глазами? — Голос Стефана звучал не то шутливо, не то раздраженно.
— Прости, милорд. Я думал, — сказал Филип и поспешил поклониться.
— Ну да ладно. Я хочу позаимствовать твои одежды.
— Что? — опешил Филип.
— Мне надо разведать обстановку вокруг замка, и, если я буду одет как монах, лучники не станут в меня стрелять. Ступай в часовню и сними свою сутану.
Под монашеским одеянием на Филипе было лишь исподнее.
— Но, милорд, — воскликнул он, — а в чем я буду ходить?
— Я совсем забыл, как стеснительны вы, монахи. — Стефан щелкнул пальцами молодому рыцарю. — Роберт, одолжи-ка мне твою тунику. Живо!
Рыцарь, кокетничавший в это время с какой-то девушкой, проворно скинул тунику и с поклоном подал ее королю. Его подружка весело захихикала.
Стефан протянул тунику Филипу.
Филип проскользнул в крохотную часовенку Святого Данстана, перекрестившись, попросил у этого праведника прощения и, сняв сутану, облачился в короткую алую тунику рыцаря. Воистину выглядел он очень странно: с шести лет Филип носил монашеские одежды и теперь чувствовал себя более чем неловко. Он вышел из часовни и вручил сутану Стефану, который тут же через голову натянул ее на себя.
— Если хочешь, пойдем со мной, — ошарашил его король. — Ты сможешь рассказать мне о Кингсбриджском соборе.
Филип колебался. Первым его желанием было отказаться. Часовые на стенах замка могли убить приора, ибо одежды священнослужителя уже не будут защищать его. Но ему предоставлялась возможность побыть наедине с королем и подробно рассказать ему и о каменоломне, и