— Да ну?
— Да, вот послушай. Омниус плювиус бувиус тувиус номине патри амен.
Филип постарался не рассмеяться.
— Звучит действительно как латынь, однако не совсем верно. Брат Осмунд, наш учитель, научит тебя говорить правильно.
Джонатан был немного расстроен открытием, что латыни он, оказывается, не знает.
— Ну, тогда я могу быстро-быстро бегать. Смотри! — сказал малыш и пробежал из одного конца комнаты в другой.
— Прекрасно! — похвалил Филип. — Вот это действительно быстро.
— Ага… а могу еще быстрее…
— Только не сейчас, — попросил Филип. — Послушай меня минуточку. Я должен ненадолго уехать.
— А завтра вернешься?
— Нет, не так скоро.
— На следующей неделе?
— И даже не на следующей.
Джонатан выглядел озадаченным. В своем сознании он еще не мог заглянуть дальше следующей недели.
— Но почему?
— Мне нужно увидеть короля.
— А-а. — Слова приора мало что значили для мальчика.
— И пока я буду в отъезде, я хотел бы, чтобы ты ходил в школу. А ты хочешь?
— Конечно!
— Тебе уже почти пять лет. На следующей неделе твой день рождения, ведь ты попал к нам в первый день года.
— А откуда я появился?
— От Бога. Все в мире приходит от Бога.
Но этот ответ не удовлетворил Джонатана.
— Но где я был до того? — настаивал он.
— Мне сие неведомо.
Джонатан нахмурился. От этого его детское личико выглядело очень забавно.
— Но должен же я был где-то быть.
Филип понимал, что наступит день, когда кто-то должен будет объяснить Джонатану, как рождаются младенцы К счастью, это время еще не пришло. Он переменил тему.
— Пока меня не будет, я хочу, чтобы ты научился считать до ста.
— А я уже умею. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятырнадцать, шестырнадцать, семырнадцать…
— Что ж, почти правильно, — сказал Филип, — но брат Осмунд научит тебя считать дальше. В классе ты должен будешь сидеть смирно и во всем слушаться своего учителя.
— Я буду самым лучшим учеником в школе! — заверил его Джонатан.
— Посмотрим. — Филип внимательно посмотрел на малыша. Приор восхищался успехами ребенка, тем, как легко он все схватывает, как упорно он пытается говорить по-латыни, считать, быстро бегать. А может быть, это лишь прелюдия к истинной учености? На все Божья воля. Придет день, и Джонатан станет мужчиной. Каким он будет? Филипу не терпелось увидеть его взрослым. Но на это уйдут годы — столько же, сколько требуется на строительство собора.
— Дай я тебя поцелую и скажи «до свидания», — проговорил Филип.
Джонатан поднял личико, и Филип поцеловал его мягкую щечку.
— До свидания, отче, — пролепетал малыш.
— До свидания, сын мой, — тихо сказал приор.
Он ласково сжал руку Джонни Восемь Пенсов и вышел.
Выходящие из крипты монахи направлялись в трапезную. Филип прошел им навстречу и спустился в крипту, дабы помолиться за успех своей поездки.
Он был убит горем, когда узнал о случившемся на каменоломне. Пять человек погибли, и среди них — одна маленькая девочка! В тот день Филип закрылся в своем доме и плакал как дитя. Пятеро из его паствы, загубленные Уильямом Хамлеем и теми тварями, что были с ним… Филип знал их всех: Гарольд из Ширинга, бывший когда-то каменотесом лорда Перси; Черномазый Отто, с самого начала руководивший работами на каменоломне; красавец Марк, сын Отто; жена Марка Эльвина, любившая по вечерам играть на колокольцах, и маленькая Норма, семилетняя внучка Отто, отрада его души. Сердечные, богобоязненные, трудолюбивые люди, которые вправе были ожидать от своих господ доброго и справедливого отношения. Уильям перерезал их, как лис цыплят.
Филип очень горевал по ним, а затем отправился в Ширинг требовать справедливости. Однако тамошний шериф наотрез отказался что-либо предпринимать.
— У лорда Уильяма здесь целое войско, — оправдывался шериф Юстас. — Как я его арестую? Королю нужны рыцари, чтобы сражаться с Мод. Что он скажет, если я брошу в тюрьму одного из лучших его воинов? Вздумай я обвинить Уильяма в убийстве, я буду либо тут же убит его рыцарями, либо чуть позже повешен за измену королем Стефаном.
А затем шериф рассказал приору, что Уильям подал официальную жалобу по поводу незаконного открытия рынка в Кингсбридже.
Казалось нелепым, что Уильям мог безнаказанно творить убийства да еще и выдвигать против Филипа формальные обвинения, однако приор чувствовал себя абсолютно беспомощным. У него и правда не было разрешения на открытие рынка, и, строго говоря, он нарушал закон. Однако его дело было правое. Он являлся приором Кингсбриджа. Все, что он имел, — это духовная власть. Уильям мог собрать войско; епископ Уолеран мог использовать свои связи с сильными мира сего; шериф мог заявить, что представляет короля; Филип же мог только сказать, что правильно, а что нет, и если он потеряет и это, то действительно окажется беспомощным. Поэтому он приказал закрыть рынок.
В результате его положение стало