Конечно, он опять наградил меня пинком, на что я и рассчитывал. Я закатил глаза и расслабил мышцы.
Яранса убрала кинжал от моего горла.
– Привести его в чувство? – спросила она на сескаде.
Отшвырнув кесу, я вскочил и вмазал мерзавцу по уху: к этому времени действие сонных чар сошло на нет, а от пинков последние остатки оцепенения с меня слетели. Мой противник тоже умел двигаться быстро и ударил под дых, а я ему – в челюсть, но тут меня снова скрутили и оттащили от него. Кинжал Ярансы надрезал кожу, я замер.
– Благородный дурак… – прошипел придворный, ощупывая сквозь маску левую сторону лица. – Что тебе известно об этом Кирсане с Магарана?
– Ни черта не известно.
Он опять принялся шариться в моих мыслях, и это было намного противней, чем процедура обычного обыска. Я весь покрылся липким потом. Наконец это прекратилось.
– Ничего такого, что искупило бы твою глупость…
Он сделал короткий жест по направлению к двери.
Лайя адресовала ему вопросительный взгляд, указав легким кивком на меня. Я понял, что сейчас мне вынесут и тут же приведут в исполнение смертный приговор. Этот человек безмолвно смотрел сквозь прорези серой маски, и я почти физически ощущал его раздражение. Наконец он с досадой бросил на сескаде:
– Ладно, оставьте его.
И они ушли – так же, как появились, почти беззвучно.
В течение некоторого времени я сидел на полу. Потом встал, спустился, пошатываясь, на первый этаж, миновал полутемный коридор с дверями по обе стороны и ввалился в ярко освещенную кухню.
Вернувшийся из мастерской Петр ужинал, Ева чистила сковороду. Не сказав им ни слова – не было сил – я подошел к буфету, вытащил бутылку фруктового бренди (Ева использует его для пропитки коржей), отвинтил пробку и приложился к горлышку. Выпил до половины, рухнул на покачнувшийся табурет.
– Господи, Петр, он запил! – донесся до меня расстроенный Евин шепот. – Говорят же, что все следопыты рано или поздно спиваются…
В дверном проеме маленьким хмурым привидением возникла Сандра в длинной, до пят, ночной рубашке в цветочек. Она сонно моргала.
– Не бери с меня пример, – посоветовал я заплетающимся языком.
– У тебя шея в крови, – она первая заметила то, на что взрослые не обратили внимания.
– Случайно порезался.
Почему меня оставили в живых? Станут ли они следить за мной, чтобы через меня выйти на Дэниса?
Кирсан вызывает у меня доверие, и я не сомневаюсь, что все будет в порядке. Если б сомневался, не обратился бы к нему за помощью.
Вызвали к Бурхарду.
– Пойдешь в рейс на Сансельбу. Западное направление – самое легкое, там уже сейчас можно проехать. Заодно освоишь новый маршрут. Хватит тебе в городе маяться, – он доверительно понизил голос. – Насчет тебя пришло вчера письмо из дворцовой Канцелярии.
– Жалоба?
– Да не сказать, что жалоба. Написали, чтобы за тобой получше присматривали, а то, мол, нецивилизованный ты очень… Что опять натворил?
– Это не я натворил, а они.
Я рассказал о втором инциденте и заключил:
– В общем, мне наставили синяков, но ребра целы, и я этого типа, который командовал кесу, тоже два раза достал – в челюсть и по уху.
Бурхард задал несколько уточняющих вопросов, а потом сокрушенно вздохнул:
– Болван ты, Залман. Нецивилизованный…
– Это он болван и мерзавец! Меня избили в моем же собственном доме, это подсудное дело.
– Залман, кесу, если ты до сих пор этого не знаешь, подчиняются только одному человеку. Те люди, которые ходят с ними в патрулях, не командиры, а вроде консультантов. Командовать кесу могут другие кесу, и еще один-единственный человек, власть которого они признают. Понял? Только один человек может им приказывать!
До меня начало доходить.
– То есть, вы хотите сказать, это я Властителю по уху съездил?
Бурхард скорбно кивнул, глядя на меня из-под полуприкрытых толстых век.
– Ну, какой же ты после этого цивилизованный?
Я заметил, что сводить счеты с Дэнисом из-за фокусов Эфры – тоже нецивилизованно. Тем более что Властитель, допросив меня, мог убедиться в его невиновности, и все равно хочет его разыскать, чтобы учинить расправу и досадить обнаглевшей Весенней Королеве.
У Бурхарда заскоки Мерсмона вызвали сочувствие, и он битый час стращал меня тем, как нашим ребятам, пока те в рейсах, изменяют жены, и сколько на почве ревности преступлений, и сколько из-за этого мороки для адвокатов компании, а закончил напутствием: „Послушай меня, Залман, не женись, пока не перебесишься“.
Западный Лес мало похож на Холодный, который простирается между Кордеей и Лаконодой. Елажника почти нет, зато растет много такого, что даже названия до сих пор не имеет. Я завел отдельную тетрадку, в которую записываю свои наблюдения касательно Леса. Рабочий дневник лучше вести отдельно и с личным дневником не смешивать.
(Этой тетрадки в обнаруженном нами тайнике не было. Видимо, Залман хранил ее в другом месте. – А. Я.)
В окрестностях Сансельбийского архипелага добывают нефть, а на островах вдоль восточного побережья Сансельбы находятся нефтеперерабатывающие заводы-крепости. Половина каравана – бензовозы, туда они шли порожняком, обратно пойдут с доверху залитыми цистернами.
В центре острова Сансельба огромным горбом вздымается к небу гора, на вершине которой даже летом не тает снег. Ее здесь видно отовсюду. В первый день мне это понравилось, а потом стало производить угнетающее впечатление, словно эта гора мне чем-то мешала. Наверное, все дело в отсутствии привычки.
Пока меня не было, Сандре исполнилось девять лет. Эта нахалка намекнула, что на день рождения полагается дарить подарки, хотя я уже привез ей ветку кораллового дерева, которое на самом деле вовсе не дерево, а окаменевший наружный скелет животного из Западного Леса. Оно ведет сидячий образ жизни, питается медузниками и другой мелкой тварью, а после смерти превращается в камень. Ветка разлапистая, темно-розовая.
Кажется, в школе у Сандры все уладилось: с помощью показанных мной приемов она отстояла свое право на независимую политическую позицию.
В столице назревают беспорядки. Некоторые религиозные общины, чьи храмы были разгромлены за оскорбления в адрес Властителя, объявили его исчадием ада. Оставшись без храмов, они ушли в подполье и теперь распространяют листовки с хулой на Мерсмона, а также призывают убивать кесу, поскольку те якобы демоны, и организовать священный поход на Весенний дворец.
Отпраздновали Сандрин день рождения – то есть, он уже был, но она захотела еще раз, с моим участием.
О Дэнисе и Вир ничего не знаю. Хорошо бы Властитель поскорее забыл про Дэниса, за прошедшее время Весенняя Королева наверняка обеспечила ему кучу новых поводов для ревности.
Единоверцы Курконо захватили в плен и убили одну из кесу. Ее сожгли заживо – как „демона“.
Властитель потребовал, чтобы ему в течение трех суток выдали участников расправы (их там было с полсотни человек), в противном случае будут наказаны все поголовно приверженцы этого религиозного культа.
Срок ультиматума истекает завтра вечером. Меня уже предупредили, чтобы я в это время находился или в здании Трансматериковой на проспекте Ста Созвездий, или у себя дома, и за порог не выходил. Я сказал, что останусь дома, потому что у меня там родственники с ребенком.
Кесу теперь не ходят по улицам в одиночку.
Не знаю, как звали погибшую. Вдруг это была Хэтэсси? От этой мысли я ночью плакал, как маленький. Наверное, я все-таки любил Хэтэсси, хотя думал, что это не любовь.
В жизни все страшно запутано, и вряд ли можно всех друг с другом примирить, но если б реально существовала возможность избавить и людей, и кесу, и остальных от боли и страданий (чтобы все стали, как Высшие, о которых мне рассказывал Кирсан) – я бы сделал ради этого все, от меня зависящее.
Ну, пожалуйста, пусть это окажется не Хэтэсси!
У меня до сих пор стучат зубы, хотя я не считаю себя трусом, и на нервы никогда не жаловался.
Началось с того, что по улицам пополз туман, темный и текучий, как вода, и в нем что-то мельтешило – зыбкое, студенистое, синевато мерцающее, толком не рассмотришь. Это произошло сразу после того, как истек срок ультиматума. Сумерки еще не сгустились, и вообще этот колдовской туман не имел ничего общего с обычными сумерками.
Мы поскорее закрыли все ставни. Петли у них проржавели, потому что зимой, когда медузники и другая теплолюбивая нечисть не водится, захлопывать их на ночь нет необходимости. Сандра, естественно, рвалась наружу – посмотреть, мы ее не пустили. Сидели вчетвером в холле на первом этаже, и вначале была тишина – гробовая, поскольку машин не слышно, а потом мы услышали крик.