Сначала, правда, Берта пыталась отвлекать ее — но быстро поняла, что этим лишь раздражает свою вдовствующую невестку. Вообще за это недолгое время она удивила Гермиону тактичностью и деликатностью, и это был хороший, многообещающий знак.
Клонился к закату вечер второго дня пребывания в Баварии, и Гермиона почти отчаялась добиться того, ради чего во многом согласилась на очередное осторожное предложение миссис Саузвильт посетить замок.
После трагедии в России и похорон портрет Генри упорно отказывался разговаривать или даже видеться с нею. Умом Гермиона понимала причины и прекрасно знала негласные правила, которым следуют ожившие изображения в отношении самых близких людей в первое время после земной смерти очередного волшебника. Но сердцем она больше всего на свете хотела увидеть супруга вновь, поговорить с ним, выплакаться хотя бы перед волшебным холстом, раз уж столь безвременно и жестоко лишилась оригинала.
Да, сейчас Гермиона была благодарна изображению Генри за то, что оно не появилось в ее жизни тогда, сразу. Иначе она действительно могла остаться навеки верной супругой волшебного портрета. Но теперь… Прошло много времени, закончилась ее депрессия, и жизнь стала, можно сказать, бить ключом. Гермиона была уверена в своей реакции, уверена в самой себе — и верила, что нуждается в этом разговоре. Но напрасно вчера упражнялась она в красноречии перед картиной с пустым креслом и камином в библиотеке и большим полотном с зеленой рощей в холле правого замкового крыла. Изображение Генри пряталось и избегало ее, не показываясь даже Генриетте, чтобы в сознании ребенка Гермиона не смогла прочитать болезненные, по его мнению, для себя воспоминания.
Адальберта хранила нейтралитет в этом «сражении», но все покойные Саузвильты с многочисленных портретов в этом огромном замке полностью поддерживали изображение Генри. Гермиона упорно отказывалась признавать это верным, злилась, блуждая по комнатам в надежде застать Генри на какой‑то из картин, и в связи с этим вчера и весь сегодняшний день почти не вдавалась в меланхолию.
Сейчас, стоя у окна и наблюдая за тем, как солнце теряется в поросших заснеженными лесами горах, она внезапно осознала всю тщету своих усилий и всю глупость этой бессмысленной охоты на изображение.
Глупо, бесконечно глупо всё то, о чем она так хотела поговорить со своим покойным супругом. Шипение Генриетты, эти возобновившиеся отношения с Люциусом, всё то, что Гермиона узнала о своей матери и расправах Темного Лорда… Да, она жаждала совета — но не от картины. А тот, кто изображен на ней, погиб… И он прав. Нельзя сейчас видеться с портретом. Ничего хорошего это не принесет.
Гермиона вздохнула и отошла от окна. Она приблизилась к пустому изображению и легонько провела пальцами по неровной поверхности.
— Ты прав, милый, — тихо сказала женщина, — ты действительно прав. Прости меня за это упрямство.
И, не дождавшись ответа, Гермиона подхватила с тумбочки шаль и пошла вниз, в холл.
По дороге встретилась фрау Лиззе, престарелая экономка и супруга дворецкого Дагмара.
— С малышкой никаких проблем? — на всякий случай уточнила Гермиона, замедляя шаг.
— Что вы, мадам! Всё в полном порядке. Госпожа Адальберта и младшая горничная Луиза готовят ее ко сну в детской. Вас провести туда?
— Нет, спасибо. Если миссис Саузвильт будет меня искать, я в саду.
— Конечно, мадам. Но когда прикажите подавать ужин?
— Я не голодна, — отмахнулась Гермиона и поспешила вниз. Внезапная мысль заставила ее устыдиться и позабыть обо всем прежнем.
Ведь в этой погоне за портретом она так и не сходила к могиле своего супруга!
На улице смеркалось, огромный, переходящий в лес парк окутывал сизый туман. Гермиона плотнее закуталась в шаль — июльский вечер выдался холодным и ветреным.
Она медленно шла по выложенной камнями дорожке, глубоко вдыхая свежий горный воздух. Пахло хвоей и дождем. Гермиона свернула на очередную аллею и, немного подумав, заглянула в огромную оранжерею. Мановением палочки она срезала большой букет белых роз и осторожно собрала цветы руками, а потом вернулась на улицу и со странным трепетом пошла в сторону семейного кладбища.
Она никогда не замечала, насколько оно большое.
В сгущающихся сумерках старые могильные памятники и кресты уходили в бесконечную даль, теряясь в сизых стволах поросших мхом деревьев, выныривая из зарослей папоротников и хитросплетений плюща. Гермиона ненадолго оторопела от внезапно открывшегося вида, а потом стала осторожно пробираться среди старых величественных надгробий.
Взгляд блуждал по мрамору и камню: «Лукрецио Дорин Саузвильт, 8 марта 1516 — 7 сентября 1602; «Из жизни ты ушел мгновенно, а боль осталась навсегда»; «Милагрес Исабелла Саузвильт, 6 апреля 1357 — 6 апреля 1365; «Разве мы могли подумать, что в праздничный весенний день ты сделаешь этот роковой шаг из детства в вечность?..» — давно, всё слишком давно; «Патриция Габриэлла Саузвильт, 3 июня 1960 — 8 мая 1968; «Восемь лет на земле и вечность на небесах» — вот, где‑то здесь; «Фабиан Ксавер Саузвильт, 17 февраля 1935 — 3 февраля 1986; «Так страшно не успеть проститься…» — а это отец Генри.
Гермиона огляделась, у нее сильно забилось сердце. Она не видела памятника, установленного после похорон, и не была здесь с того самого ужасного дня, когда от духоты и боли не хватало воздуха легким, и который так хотелось, но так и не удалось забыть.
«Клаудия Розалинда Саузвильт, 5 мая 1941 — 18 августа 1970; «Неизлечима боль разлуки. Разлуки той, что навсегда».
Тук–тук–тук.
В ушах зашумело от притока крови, глаза заволокло пеленой. Осторожно обходя могилу миссис Саузвильт, матери Генри, Гермиона опустилась на колени около красивого камня черного мрамора. «Генрих Фабиан Саузвильт, 29 августа 1962 — 17 июня 2002 года». Гермиона провела пальцем по выбитым в камне буквам. Под завитками даты витиеватой нитью струились стихи:
«И остается только пепел.
И серый дым. И тишина.
Забыть бы прошлое навеки –
Но эта власть нам не дана.
Уходят в небо с дымом слезы,
Уходят в проклятую ночь.
И остаются только грезы:
Их не достичь, им не помочь.
Всё разлетается на части,
В один момент — и навсегда.
Туманом обернулось счастье,
Смеется полная луна.
Ушло, растаяло, исчезло
И растворилось в темноте.
Как легкий сон над черной бездной,
Как луч прощания во тьме…»
«Возлюбленному мужу, отцу и внуку, последнему из Саузвильтов».
Гермиона положила свой букет на мрамор и кончиком палочки коснулась стеблей, накладывая заклинание Вечного цветения. Сумерки сгущались, и старое семейное кладбище, подернутое синеватой дымкой, стремительно окуналось в ночь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});