Ночью, лежа рядом с мерно посапывающим и блаженно улыбающимся во сне любовником, Гермиона дала себе слово завтра же утром всё разрешить окончательно. Она старательно сочиняла убедительную речь, проговаривала про себя доводы и всё больше уверялась в том, что завтра начнет плести полную ерунду.
Если вообще заговорит об этом.
Снизошедший, в конце концов, сон оказался тяжелым и странным, из разряда тех сновидений, которые не приносят отдохновения, а только сильнее загружают сознание и тело заодно с ним.
Гермионе снилась Милагрес. Призрачная девочка разговаривала с ней в саду, изображенном на портрете матери Генри со стены замка в Баварии. Мили сидела на увитых цветами качелях вместо Клаудии, и сами эти качели казались такими же призрачными, жемчужно–белыми и невесомыми, как и она. Мили мерно покачивалась и серьезно смотрела в глаза Гермионы, расположившейся на поляне в кругу солнечного света, пробивавшегося через кроны деревьев.
— Опасайся, дочь Волдеморта, ибо грядет возмездие, — говорила Милагрес странным, совсем не своим голосом. Этот голос был взрослым, высоким и каким‑то потусторонним, но тем не менее жутковато не вязался с образом девочки–призрака. И от этого хотелось убежать подальше, спрятаться — но Гермиона во сне только сидела, скованная странным оцепенением, и слушала слова этой такой странной Мили. — Всякая вина ждет своего наказания, — говорила девочка. — Она может ждать долго, но не вечно. Так или иначе, кара придет. Будь осторожна. Угроза крадется к тебе на кошачьих лапах во тьме ночи. Она уже близко, я чувствую ее дыхание и редкие, размеренные удары ожесточенного сердца. Ты даже во сне должна быть начеку. Ты даже без палочки должна быть готова обороняться…
Откуда‑то появился неестественный серебряный дракон с изумрудными глазами и большим, сплетенным из трех оснований, рогом. Маленький, не крупнее сторожевого пса, этот дракон стал метаться по траве, вычерчивая символ одного из сложнейших порталов для подпитки Темной Энергией.
Гермиона следила за ним завороженным взглядом, не в силах шелохнуться.
Когда из протоптанных на траве линий стал подниматься темный пар, ее внезапно бросило в дрожь. Неожиданное и неизбежное ощущение угрозы накатило подобно цунами. И почти сразу же она почувствовала, как тугим жгутом крепко перехватило горло.
Еще во сне Гермиона впилась пальцами в шею, пытаясь сорвать невидимую удавку, и проснулась внезапно от острой режущей боли.
В полутьме спальни Робби блеснула отполированная сталь, в нос ударил ржавый запах крови, и тут же всей невесть откуда скопившейся в ней силой Гермиона отшвырнула к противоположной стене фигуру, нависавшую над ней.
Золотой жгут от кулона Когтевран прекратил душить горло.
Подскочил спавший рядом Робби, спросонья бешено вертя головой. Он не сразу заметил фигуру у стены и не понял, откуда взялся грохот.
— Что здесь…
— Молчи! — не допускающим возражений, страшным, совершенно не своим голосом оборвала его Гермиона.
Она, не отрывая взгляда, смотрела в дальней угол, откуда из темноты на нее с ненавистью воззрились поблекшие зеленые глаза, сверкающие неестественным блеском и непередаваемой ненавистью.
— У тебя кровь… — начал было Робби в ужасе, заметив глубокие порезы в районе шеи и на левой руке своей девушки, но внезапно осекся, тоже узрев силуэт у стены. — Что за?..
— Не шевелись.
Гермиона не смотрела на Робби. Она приподнялась на кровати, опираясь на колени, и, продолжая неотрывно глядеть в сверкающие ненавистью глаза, здоровой правой рукой поманила из вороха одежды у кровати свою волшебную палочку.
Робби тихо охнул, но Гермиона даже не повернула головы.
Фигура на полу пошевелилась и села, болезненно поведя шеей. Пальцы ночного гостя сжали усыпанную рубинами рукоятку блеснувшего в лунном свете серебряного меча.
— Давно не виделись, — нарушила тишину Гермиона, поднимая палочку и направляя прямо на нарушителя спокойствия. Робби попытался что‑то сказать и хотел было вскочить, но женщина так властно и угрожающе приказала ему не двигаться, что парень застыл, будто окаменевший.
— Мне нужен кулон, — подал голос ночной визитер. — Кулон с твоей шеи.
Гермиона едко рассмеялась, опаляемая жаром от трансфигурированной диадемы Когтевран.
— Ну, так возьми, — предложила она. Левую руку и шею сильно саднило, темная венозная кровь обильно пропитала ночной пеньюар и пододеяльник. Но боли она не чувствовала.
— Я убью тебя, — предупредил человек на полу. — Лучше не сопротивляйся. Я не хочу тебя убивать. Несмотря ни на что.
— Ого! — бросила, прищуриваясь, ведьма. — Экое благородство! Не переживай. Ты и не сможешь.
— Кулон, Гермиона, — с тихой угрозой повторил ночной гость.
— Дурак, — бросила женщина с сожалением.
В следующий же миг зеленая вспышка ослепительно блеснула и со скоростью молнии метнулась в сторону постели. Ударила в барьер, сотворенный отпрянувшей Гермионой, и обломки от него разлетелись в стороны. Один угодил в окно: стекло с оглушительным звоном разлетелось на кусочки. Пославший смертельное проклятье вскочил с пола, и Гермиона тоже поднялась, одну ногу спустив с кровати и поставив на ковер, а другую всё еще упирая коленом в матрас постели.
— Та–да–да–м! — саркастично возвестила она. — Осечка. Не так просто, мой друг.
Легкая вспышка из палочки Гермионы осветила комнату синеватым светом. У стены с яростью на ожесточенном, перекосившемся лице стоял, не сводя с нее поднятой палочки, Гарри Поттер.
Он невероятно изменился за прошедшие пять лет. Бледный до синевы, отчего живо напоминал вампира Сангвини, которого Слизнорт когда‑то притащил на Рождественскую вечеринку в школе, Гарри вытянулся вверх и сильно раздался в плечах. Под глазами залегли глубокие тени, а напоминающий молнию шрам на лбу налился кровью и выглядел свежим, ярко выделяясь на бледном лице. Очков на глазах больше не было, изумрудные радужки выцвели и поблекли, приобретя к тому же странное, неестественное свечение. Они смотрели с отрешенной жестокостью, беспощадным и пустым взглядом солдата, бегущего в атаку на маггловской войне.
Гарри был одет в расстегнутую до середины белую рубашку с закатанными по локоть рукавами и джинсы, на груди и руках виднелись глубокие, наскоро залеченные каким‑то ужасным кустарным заклятием шрамы. Один из них, огромный, шел через всю шею к правому плечу. Другой, почерневший, пересекал подбородок. Костяшки пальцев счесаны, пластинки давно нестриженных ногтей побурели, будто прибитые. На бледной коже там и тут ярко проступали вздувшиеся, темно–синие узоры вен.
Мысли полностью блокированы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});