Гермиона с этим была категорически не согласна, но до поры до времени стоически молчала; молчала она, надо сказать, почти всегда: и когда он, издеваясь, выкапывал из ее памяти какое-нибудь особенно неприятное или стыдное воспоминание, и когда наказывал за нерасторопность (к ее счастью, непростительных больше не было; только так, мелочи вроде оглушающего, иллюзии удушья или чего-то подобного). Большая часть этих тренировок по понятным причинам всегда оканчивалась головной болью — такова уж природа легилименции; процесс это неприятный, и Гермиона знала об этом. Тем не менее ей упорно казалось, что она делает успехи. Пусть ни разу она не услышала от своего «учителя» ничего похожего на похвалу, но иногда девушке казалось, что на его жутком лице появляется выражение снисходительного удовлетворения.
Как ни ужасно было это признавать, Темный Лорд действительно оказался великолепным учителем. Их уроки проходили каждый раз одинаково: Гермиона всегда стояла возле кровати — там же, где он неизменно заставал ее, появляясь в комнате. Сам Лорд царственно садился в кресло напротив — всегда собранный, неизменно опасный, — направлял на нее палочку, и от одного только этого движения ее сердце каждый раз уходило в пятки. Он, словно карточки в картотеке, перебирал ее воспоминания, а она старалась сопротивляться — ставя блоки поочередно до и во время вторжения. Обычно Лорд был бесстрастен, но некоторые виденные им воспоминания Гермионы все же вызывали у него едва заметные эмоции. Иногда, будучи в особенно неприятном своем настроении, он мог заходить все глубже (и, конечно, знал, насколько это болезненно), заставляя снова и снова переживать самые разные воспоминания: от того дня, когда она впервые получила письмо из Хогвартса, до первого поцелуя, от смертельно опасных головоломок, защищавших философский камень, до разоблачения Риты Скитер, от слез на Святочном балу до признания Рона… Кажется, теперь Темный Лорд знал о ее жизни буквально все.
Гермиона Грейнджер старалась, Мерлин, старалась изо всех сил. Она могла теперь с уверенностью сказать, что окклюменция — это невероятно сложно, и Темный Лорд, с усмешкой, полной превосходства, постоянно твердил, что она еще не освоила даже азов. Он раз за разом ломал все ее самые сложные, как ей казалось, блоки, и теперь она прекрасно поняла, что он имел в виду, когда сказал, что его совершенно не волнует, научится ли она закрывать свой разум от него или нет. Он вправду был мастером легилименции, его невозможно было обмануть.
Темный Лорд всегда олицетворял собой опасность, а теперь Гермиона и вовсе не могла избавиться от постоянного ощущения угрозы, направленной лично на нее. Она видела его слишком часто. Он слишком часто приходил к ней. Чем больше времени она проводила с Темным Лордом, тем очевиднее становилось и его прогрессирующее нарциссическое расстройство, о котором Гермиона догадывалась и раньше. Ему постоянно нужно было беспрекословное подчинение и ее безраздельное внимание. Но исходящая от него опасность всегда оставалась на первом месте.
Гермиона никогда не позволяла себе говорить лишнее, она вообще редко открывала рот, стараясь только слушать. Иногда волшебник был молчалив, ограничиваясь только холодным «Легилименс». Иногда же — Гермионе казалось, в эти моменты он был в хорошем расположении духа — он пускался в пространные рассуждения о магии, затрагивая самые удивительные и потаенные темы и… и в какой-то момент Гермиона с ужасом поймала себя на мысли, что готова слушать его часами. Он действительно был чудовищно силен и непростительно талантлив, ему доступны были такие знания, о которых Гермиона могла только мечтать и никогда за всю жизнь не найти их. Он рассказывал ей о таких тонких материях, сложных обрядах и зельях, описания которых невозможно было отыскать ни в одной доступной мировой библиотеке. Это было удивительно и парадоксально, но Гермиона, волею случая, оказалась именно тем человеком, кто в полной мере мог оценить его знания. Оценить и искренне восхититься.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оставался один вопрос. Чем она, грязнокровка Гермиона Грейнджер, заслужила такое внимание от Темного Лорда?..
Ей особенно запомнилась одна из их спонтанных бесед о дуальной природе магии: лорд Волдеморт придерживался позиции, с которой Гермиона никак не могла согласиться и потому позволила себе вступить в спор, впоследствии жалея об этом, поскольку ему, Темному Лорду, почти удалось ее переубедить. Почти.
—…Только ленивый еще не рассуждал на эту тему, но тебе, кажется, еще не приходилось изучать этого, верно, Грейнджер? Конечно же, Дамблдор всячески пресекал подобные фривольные мысли у своих подопечных, вдалбливая в ваши головы бесполезную ерунду о бесконечной пользе светлой магии и абсолютной табуированности темной. Открою тебе широко известный «секрет», девочка: темная и светлая магия — это все чушь. Есть сила и способности и то, как ты их применяешь, — вещал Лорд, распаляясь. — И в моем случае цель оправдывает средства.
— Цель никогда не может оправдывать средства, — тихо возразила Гермиона, вызвав у него скептическую ухмылку, так странно смотрящуюся на змееподобном лице.
— Тебе стоит перестать видеть мир черным и белым, а магию светлой и темной. Сколько тебе лет, десять?
— Это общепринятая градация, я с ней ничего не могу поделать, — парировала она. — Правила для чего-то придуманы, все не просто так.
— Как известно, для того, чтобы их нарушать. Ты могла бы встать на ступень выше, Грейнджер. Смотреть выше, видеть шире. Попробуй — и ты поймешь, что я прав.
Темный Лорд говорил с ней так, как будто это не он приговорил ее и вовсе не он планировал вскоре ее убить. Нельзя было не согласиться с тем, что в его словах есть доля логики, и Гермиона очень злилась на себя за то, что хоть в чем-то готова быть солидарной с Волдемортом. Но почему, почему он вообще вступал с ней в разговоры?..
И, Мерлин, Гермиона не была бы собой, если бы не поняла: лорд Волдеморт определенно лукавил, когда сказал, что учит ее только для того, чтобы она смогла нормально спать. Гермиона умела быть объективной по отношению к самой себе. Она здорово продвинулась в обучении, ей даже удавались так называемые «внезапные блоки»: пусть и с трудом, но она все же выталкивала его за пределы некоторых своих воспоминаний. Ей казалось, что самое время приступать к новой теме — той, ради которой и затевалось это спонтанное обучение окклюменции. Но он все равно не желал продвигаться дальше, упорно ссылаясь на ее бестолковость и неспособность освоить простейшие вещи. «Этого недостаточно», повторял Темный Лорд каждый раз, когда Гермиона преодолевала новую трудность. А ее ночные метания все так же продолжались…
И она никак не могла ответить на главный свой вопрос: в чем его выгода, если он все равно собирается убить ее за ненадобностью? Зачем она ему понадобилась сильным окклюментом?… Казалось (и Гермиона подозревала, что это вполне может быть правдой), что он видит какую-то насущную необходимость в том, чтобы просмотреть все ее воспоминания, ломая один за одним простенькие блоки, что давались ей таким трудом. Но зачем тогда притворяться, что он хочет чему-то ее научить? Зачем вообще ему притворяться перед кем бы то ни было, тем более перед ней? Или это не притворство вовсе?.. Ответа не было.
Однажды, после очередной мучительной ночи, Гермиона попыталась взбунтоваться:
— По-моему, я освоила базу, — осторожно произнесла она, измотанная и ослабевшая в конце тренировки. — Когда мы могли бы приступить к следующему этапу? Мне очень нужно научиться закрывать сознание во сне.
— Ты не готова, — отрезал Лорд, поднимаясь со своего кресла. Гермиона сразу заметила искру раздражения в его взгляде, но какого-то черта не замолчала вовремя.
— Я не согласна. Я…, — начала было она, но Темный Лорд перебил ее, и Гермиона поняла, что попытка с треском провалилась. Он был зол.
— Ты забываешься, грязнокровка, — холодно произнес Лорд, направившись к двери. А потом вдруг повернулся. — Тебе давно пора выучить, где твое место. Империо.