На улице холодало, и Гермиона инстинктивно обняла себя руками, когда ледяной ветер стал слишком ощутимым.
— Я предложил бы тебе мантию, — как бы между делом едко заметил Темный Лорд, — но, боюсь, тебе и так оказано слишком много чести.
— Лучше просто верните палочку, — буркнула Гермиона, нахмурившись, глядя куда-то в сторону. Как она вообще может с ним говорить в таком тоне?.. Ему это, по-моему, тоже не очень понравилось.
— Зачем тебе палочка, грязнокровка? Твои дни сочтены, — она бросила на него быстрый взгляд, преисполненный какой-то нечитаемой эмоцией. — Что ты хотела знать? Герпий Злостный создал первый и единственный свой крестраж. Я же продвинулся гораздо дальше… И все еще бессмертен, несмотря на все ваши жалкие усилия. А вот ты — очень даже смертна. И повторюсь: возможно, проще было бы сразу убить тебя.
— Не думаю, что это даст вам какие-то гарантии, — перебила Гермиона тихо. — Вы же знаете лучше меня, что часть души будет сохранена до тех пор, пока цел сам крестраж. Нужно что-то другое.
— Как только я найду способ переместить ее, ты все равно умрешь, — отрезал Темный Лорд равнодушно.
— Я знаю.
— Смирилась? — мне показалось, что он удивился, вскинул брови (если бы они у него были).
Я не слышал, что она ответила. Что-то вроде «Это сложно», но я не уверен. Так вот оно что, оказывается! Она просто смертница. Видимо, поэтому он делится с ней какой-то важной, по всей видимости, информацией. И книжки эти читать позволяет тоже поэтому! Ему все равно, он все равно ее прикончит! Мне стало ужасно жаль Гермиону. Но это не давало ответа на главный вопрос, зачем она ему здесь нужна. Что-то куда-то переместить… Бред. Нервы меня подводили, а ветер усиливался. Шелест листвы растущих рядом с домом тисов мешал услышать самое интересное. А разговор, кажется, уже подходил к концу.
— …запрет все еще в силе. То, что я позволил тебе выйти на улицу этим вечером, не означает, что теперь тебе можно выходить когда вздумается, грязнокровка, не будь наивной, — я уловил в его интонации жутковатую усмешку. — Но довольно болтать.
Мне пришлось почти высунуться из своего укрытия, чтобы увидеть и услышать, что происходит за углом. Темный Лорд внезапно возник (я не успел понять, как) за ее спиной — Гермиона сдавленно охнула, видимо, от неожиданности — и, наклонившись к ее уху, тихо проговорил (я и сам не знаю, как вообще расслышал этот свистящий шепот):
— Даю тебе время до заката, Грейнджер. Почувствуй, насколько щедрым я могу быть. Когда солнце опустится за горизонт, ты должна быть в комнате. А пока можешь подышать свежим воздухом, может, спать будешь лучше. И помни: без глупостей. Увидимся утром, как всегда. Будь умницей, — на этих словах он исчез. Серьезно! Просто взял и растворился в воздухе!
Я все еще старался не шевелиться, наблюдая. Грейнджер выдохнула, передернув плечами, но не тронулась с места, так и глядя на заходящее солнце. Она пошатнулась, мне показалось, что силы вот-вот покинут ее и она упадет, но ничего не происходило. Я и думать забыл о побеге, глядя только на Гермиону. Она, казалось мне, как и я, застряла здесь по воле каких-то странных и страшных обстоятельств.
Мне ужасно захотелось подойти к ней и заговорить, но только я собрался сделать это, как она развернулась и скрылась за дверью, не дожидаясь, пока окончательно стемнеет…
А потом я поплатился за все. Хотя, казалось бы, что такого я сдела…
<неразборчиво>
<залито чернилами>
<залито чернилами>».
Драко Малфой перечитал последнее предложение и захлопнул блокнот.
Крестражи?!
И что натворила мать…?!
Чертов магл, непрошибаемый кретин! Подсматривать за Тем-Кого-Нельзя-Называть, каким-то чудом остаться при этом незамеченным и подробно расписать этот интересный опыт, спрятав потом блокнот под подушку? Отменный идиот. А если бы его дневник нашел отец? Или тетя Белла?..
Убрав записную книжку во внутренний карман пиджака и воровато оглядываясь, Драко Малфой вышел из маленькой каморки возле кухни. Ему было о чем поразмыслить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
========== Глава 11. Грейнджер ==========
Гермиона часто думала об Ордене. Все, что происходило до битвы за Хогвартс, приобрело в ее воспоминаниях место почти священное, наполненное счастьем, которое все еще можно было назвать детским — несмотря на то, что они уже давно не были детьми. Происходящее же после было неизменно покрыто для нее гулким туманом. Однажды она, например, как-то отстраненно обнаружила, что не может вспомнить некоторые из последних собраний, на которых успела поприсутствовать. То есть, Гермиона помнила суматошность, свойственную этим встречам после исчезновения Гарри, помнила чрезмерную серьезность Кингсли, который теперь взял «командование» на себя, помнила Невилла и Луну, о чем-то тихо беседующих в Норе. Помнила Молли. Рона, который держал ее за руку. Но не могла вспомнить главного — сути.
Конечно, Гермиона абсолютно точно знала, в чем причина: тогда, в первые недели своего «нового» состояния, она вообще с трудом выныривала на поверхность из собственных мыслей. Даже Джордж, поймав однажды ее остекленевший взгляд, не на шутку встревожился; а Гермиона тогда вымученно улыбнулась, сославшись на головную боль.
Да, в этом смысле здесь, в плену, в мэноре, определенно было легче. Сознание почти всегда оставалось ясным. Если бы не эти сны, которым не было конца…
***
Он приходил по утрам.
Гермиона снова и снова мысленно проговаривала эту фразу, пока слова не потеряли смысл окончательно. Но вообще-то, если вдуматься, в них и изначально смысла было немного. «Темный Лорд приходит ко мне по утрам. Чтобы учить окклюменции». Похоже на чью-то шутку. Фантасмагоричную и злую.
Тем не менее это было правдой; Лорд действительно приходил в комнату Гермионы по утрам и чаще всего — совершенно неожиданно, хотя далеко не всегда это было связано с ее обучением. Никакой системы в его визитах не было, поэтому ее маниакальное, иногда с безумием граничащее каждодневное ожидание было совершенно бессмысленным. Но бывшая гриффиндорка все равно ничего не могла с собой поделать. Ею всецело руководил страх.
Иногда темный волшебник появлялся у нее несколько дней подряд (зачем, спрашивала себя Грейнджер, чем она заслужила такую «честь»?), а потом она снова могла не видеть его неделю, так что Гермиона сделала логичный вывод, что лорд Волдеморт посещал свою пленницу тогда, когда ему позволяло свободное от завоевания мира время. (Эти мысли обычно вызывали у нее мрачную и немного горькую улыбку, совершенно не свойственную ее лицу; однажды даже зеркало малфоевской гостевой ванной указало ей на этот диссонанс). Иногда он, как и раньше, приходил с неизвестными ей целями — тогда она совсем не знала, как себя вести, всегда бесплодно ожидая от него каких-либо действий. Но чаще всего, как парадоксально это ни было, Темный Лорд действительно учил ее окклюменции.
Гермиона с трудом воспроизводила в памяти первые занятия; помнила только, что почти не могла справиться с привычной оторопью и липким страхом, наполняющим все ее существо при его появлении — и это ужасно мешало ей сосредоточиться, что, в свою очередь, безмерно раздражало Темного Лорда. Он, разозленный, проникал тогда слишком глубоко в ее мысли; однажды она даже потеряла сознание — премерзкое было ощущение. Впрочем, со временем это чувство страха никуда не исчезло; лишь несколько притупилось в тот момент, когда Гермиона, наконец, позволила себе осознать, что он не будет пытать ее при каждой встрече. Некоторые в Ордене, как она помнила, даже говорили, что это совершенно нормально — терять рассудок от страха, вызванного одним только его присутствием.
Обычно Лорд материализовался в спальне, стоило ей только встать с кровати и одеться (это было удивительно; и очень не хотелось думать, что за каждым ее шагом ведется слежка), при том что просыпалась Грейнджер теперь безбожно рано: часов в комнате почему-то не было, но судя по внешним, природным признакам — вряд ли позднее шести утра. Виной этим ранним подъемам были все те же сны; вынырнув из очередного мучительного видения, она спешила как можно скорее вернуться в реальность. Ах, как рада она была бы прекратить их, наконец! Но Лорд по-прежнему не считал ее готовой к этому.