том я думаю, – разозлился Олег. – Тут под удар десятки тысяч поставлены, а я об одной женщине переживаю».
Дверь распахнулась от сильного толчка, и в комнату вошел Гробовой. Не глядя на Максимову, он повесил на гвоздь фуражку и, усевшись на стул возле Косовича, принялся крутить в руках спичечный коробок. Олег отобрал у него спички и коротко спросил:
– Ну?
– Что «ну»? Не приходила машина в госпиталь. На КПП не отмечено. И в регистратуре нет отметки о прибытии амбулаторного больного.
– Мария Николаевна, – Косович повернулся к военврачу, – три дня назад к вам должен был прибыть для получения процедуры выздоравливающий старший лейтенант Поляков. Адъютант вашего мужа. Кажется, вы ему должны были укол сделать?
– Он не приезжал, – тихо ответила женщина. – Я не знаю почему.
– Насколько важен был для Полякова этот укол? Он рисковал здоровьем, прервав лечение? Без этого укола у него могло возобновиться заражение или другие негативные процессы?
– Думаю, ничего страшного, – одними губами ответила Максимова. Ее голос был почти не слышен. – Андрей Поляков заканчивал лечение. Ему оставалось сделать всего три укола из всего курса. Он должен был взять с собой шприц, стерилизатор и лекарства. Так меня просил сделать мой муж. Поляков ему был очень нужен.
– Для чего? – спросил Гробовой. – Что такого намечалось, что ваш муж даже рискнул здоровьем своего адъютанта? Он вам рассказал?
– Мы в армии, идет страшная война! – вспылила Максимова. – О таких вещах не говорят ни женам, ни детям, ни матерям. На смерть идут и не говорят. Это закон войны. Не провоцируйте меня такими вопросами!
– Мария Николаевна, – примирительно заговорил Косович, – прошу вас, держите себя в руках. Да, выдержка нужна всем нам. Если мы спрашиваем, вы просто отвечайте. Сейчас речь идет не только о вашем муже, но и о вещах еще более серьезных и важных. Вы просто вспомните о погонах на ваших плечах и возьмите себя в руки. Итак, я спрашиваю вас снова…
Мария Николаевна держалась хорошо. Трудно представить, чтобы женщина, генеральская жена, не переживала о муже, которого подозревают в измене Родине. Трудно заставить себя в такой ситуации мыслить спокойно, говорить рассудительно. Но Максимова смогла. Чего ей это стоило, можно было только догадываться.
Они проговорили больше часа. Понимая, что заставить женщину свидетельствовать против собственного мужа почти невозможно, Косович говорил с ней, задавал вопросы о Полякове, о майоре Аганесяне, о подполковнике Васильеве.
Скорее всего, Максимова не знала, что между этими людьми, по мнению Смерша, есть связь. Она старалась отвечать подробно и честно. И Аганесян, и Васильев служили в составе корпуса еще до прихода Максимова. Вместе с ним пришел Поляков. Они воевали вместе. Максимова знала о старшем лейтенанте от мужа и из их личного общения, потому что после ранения он лежал в ее госпитале. Она его оперировала, когда начались осложнения. Но ничего, что давало бы повод для измены Родине, не было.
И о довоенных контактах мужа с представителями Германии Максимова тоже ничего не знала. Ни в рамках совместных учений, ни о помощи в организации вермахта и воздушного флота Германии. Ни разу Максимов не встречался с германскими офицерами, проходившими подготовку в СССР до 1939 года. Это следовало и из личного дела генерала, и из справки Смерша, которую прислали группе Седого из Москвы.
Гробовой поднял трубку телефона и попросил телефонистку соединить его с начальником госпиталя. В комнату вошел пожилой грузный военврач. Он деловито и несколько сконфуженно посмотрел на Максимову, протер мягкой тряпочкой очки, водрузил их на нос и произнес:
– Я вас слушаю.
Косович неторопливо поднялся из-за стола, взял фуражку и подошел к начальнику госпиталя вплотную.
– Постарайтесь понять меня без лишних вопросов, – сказал Олег, – и выполнить все, что я попрошу. То, что я делаю, это максимум в данной ситуации. Так вот, майора Максимову держать под домашним арестом. Но держать так, чтобы ни у кого не возникло подозрения, что она под арестом. Посадите ей под дверь и под окна солдат в больничных пижамах, положите ее под видом болезни в отдельную палату – придумайте сами. Но если с майором Максимовой что-то случится или она сбежит, вы ответите головой. Никаких контактов и расспросов. Просто изолируйте ее на время, и все.
– Я не сбегу. – Женщина поднялась на ноги и оперлась рукой о стол. – Это навредит мужу и добавит вам подозрений. А генерал Максимов чист перед Родиной, и я сделаю все, чтобы доказать это!
– Не надо ничего никому доказывать, – проворчал Гробовой. – Просто не мешайте нам. Мы сами все сделаем.
Машина стояла во дворе, прямо под окнами начальника госпиталя. Серов сам был за рулем, через открытую дверцу было видно, как он барабанит пальцами по баранке.
Бросив взгляд на наручные часы, Косович пропустил Гробового на заднее сиденье, сам сел на переднее и захлопнул дверцу «эмки».
– Ну что? Есть новости? – спросил Серов, выезжая за ворота госпиталя.
– Поляков в госпиталь не приезжал, – ответил Гробовой с заднего сиденья. – Машина, которую ему выделил генерал Максимов, здесь не появлялась.
– Деру дал? – хмыкнул Серов.
– А у вас есть основания не доверять старшему лейтенанту Полякову? – спросил Косович. – Поделитесь сомнениями.
– Я считаю, что документы, найденные в авиационных контейнерах, сами по себе являются доказательствами. Или основанием для серьезных сомнений. Почему фашисты выбрали именно этих людей? Почему сделали для них документы?
– Сомнения и доказательства – это разные вещи, – напомнил Косович. – Давайте не путаться в терминологии. Как у нас дело с третьим фигурантом? Вы нашли подполковника Васильева?
– Васильев погиб два дня назад во время боя. Так что третьего фигуранта у нас нет. Я подготовил запросы. Сейчас ознакомитесь или передадите майору Бурову?
– Какие запросы? – не понял Косович.
– Обстоятельное описание, как действовал подполковник Васильев во время последнего боя, насколько были оправданы его действия. И ну и все, как положено. На словах из него там героя хотят сделать, вот я и подумал, что слова – это одно, а на бумаге не каждый решится фантазировать. Бумага – дело серьезное. Она ответственность предполагает.
– Бумага? – Косович еле сдерживал раздражение. – Поворачивайте в расположение части.
– Какой части? – не понял Серов.
– На участок обороны, где погиб подполковник Васильев!
Было понятно, что машина доберется до нужного участка передовой лишь к ночи. Дважды оперативники попадали под артобстрел. Немецкие орудия били с закрытых позиций, а наводил их огонь корректировщик с самолета, который подолгу висел над передовой, пока его не отгоняли наши истребители. А когда солнце повисло над кронами деревьев слепившим глаза огненным диском, из-за этого диска вдруг выскочили два «Мессершмитта».
«Эмка» догоняла небольшую колонну артиллеристов на