да будто не близко над землею, а из-под самой земли выпирать начинает.
– Верно зришь, славный козак, – похвалил Тараса чужеземец Юрко. – Турки да татары ныне – стихия земли, однако ж земли, слитой в камень, недаром там все земли такие каменистые. Турки и татары ныне – тяжкий оползень или вовсе горный обвал. Попрут – всё завалят и раздавят-разможжат тяжким весом… Не в гарем надо вглядываться султанский, а окинуть взором султанские казармы и гарнизоны… Могут раздавить, если двинутся, да пока оползень не двинется, – обнадёжил чужеземец Юрко. – Не пойдёт султан войной на Речь Посполитую. У себя хлопот много. Лишь долгим задатком погрозит, чтобы польский король низовых козаков в узде держал и авансом страшился турецкого гнева. Опасность не в угрозе султана, а во всей турецкой стихии. Сам смекнёшь, отчего, или подсказать?
Тарас силою воли, как черпаком в котле, помешал в голове, но из гущи хоть и кипевших, но не ясных сонных мыслей, ничего не выловил.
– Вразуми, ваша милость, пане полковнику неизвестного войска, – смиренно испросил он.
– Стихия твёрдой земли, стихия камня опасна в обвале, оползне или в бесплодии зноя, но ведь из сей же стихии и самый крепкий дом созиждется, – объяснил чужеземец Юрко. – Крепкий каменный дом – то же, что и семья. Тем и страшна для будущности всего христианского мира басурманская семья, стихией камня творимая. Когда совсем последние времена придут и в христианских домах всякая любовь иссякнет, а кровные связи разлезутся, как старая гнилая ветошь, тогда басурманские дома-семьи ещё будут стоять крепко. И одна матка хоть бы и одной турчанки станет для всего христианского мира страшнее стенобитной бомбарды.
– Ой, да не будет! – перекрестился Тарас.
– Ещё как будет! – спокойно приговорил грядущее чужеземец Юрко, однако и в меру успокоил: – Но не тебе и не твоим внукам покуда скорбеть. А ныне не с юга главная беда. Значит, гляди теперь на север. Что там прозреваешь, славный козак?
– Там одно жидкое кипение видел, ваша милость, – ещё не вглядываясь вновь, доложил Тарас. – Да вот с прошлого года всё наше степное вороньё, замечаю, к московскому пределу потянулось, будто к битвам кровавым поближе.
– Смотри зорче! – скомандовал чужеземец, полковник неизвестного войска.
Пригляделся заново Тарас. Смотрит: а видно там, что и в самой степи порой в жаркий полдень видно: будто всё вдали высоким холодным разливом подёрнуто, и дрожит тот разлив, и, ежели вглядываться в него до боли, то, всё сильнее тревожа взор, и дрожит.
Так и доложил Тарас про то, что видел теперь.
– Верно прозреваешь, – кивнул чужеземец. – Так какая ныне стихия он, москаль?
– Ошибусь – дураком себя выставлю при верных-то доглядках-догадках, – как бы с усмешкой отвечал Тарас.
– Ай, и горд ты, славный козак Тарас Палийко, – усмешкой ответил и ночной полковник, но тотчас убрал усмешку с уст своих. – Вода дырочку найдёт. Смекаешь, про кого сказано?
– Кабы прямых, не гнутых намёков не было, сказал бы – «про жида», – заговорил прямо и уверенно Тарас, – да ведь верно говоришь, ваша милость пане полковнику, москаль – он тоже как вода, всюду дырочку найдет, ибо, как говорят люди, с москалями якшавшиеся, хитрован он с глазом завидущим и руками загребущими, все кругом подгребёт, только шинок жиду и оставит. – И вдруг осёкся: – Только ведь про воду всего такого не скажешь. Вода в силах все смыть, забрать на своем пути, да ведь она и жизнь даёт, коли вовсе не разверзнутся хляби небесные и не станет лить сорок дней подряд и тогда уж потопом все потопит.
– Прямо скажу, не по годам мудр ты, Тарас Палийко! – похвалил Тараса, невзирая на его гордость, чужеземец Юрко и в восхищении руками развёл, и показались те руки Тарасу прозрачными. – Стихия в себе всегда обе стороны – добро и зло земное – совмещает, а Творец всего сущего либо попускает по нашим грехам зло стихии, либо её добрым свойством человеков награждает за труды праведные. Вот ныне приходит время жертв и хаоса. Вода в северной той, москальской стороне Руси идёт бурунами и водокрутями ворочается и кипит. Все течение путается, всякую власть, как по весне сорванные с берегов деревья, вертит, корежит. Чудится, что на Москве новый потоп наступил и конец всей Москве.
– Да разве худо станет без Москвы на свете? – бойко впечатлившись, воскликнул козак.
– Худо ли, не ты увидишь. А только православная Москва – покуда затычка в земле, вылетит – и удерживающего не станет. Имеющий уши да слышит. Хотя наступило смутное, как пророком Исайей писанное: «Как сделалась блудницей верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы. Серебро твоё стало изгарью, вино твоё испорчено водою; князья твои – законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гонятся за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них».
Не пророчески, однако, громыхнул чужеземец Юрко, а так тихо произнёс те слова, что Тарас решил и не переспрашивать, что суть они, те слова, в их ясном и земном воплощении.
А чужеземец продолжил:
– Но схлынет вода, как и положено ей со времен Ноева потопа. Войдёт в берега свои. Поначалу поглядишь после такого буйного разлива кругом и только вздохнёшь от горя – сплошь грязь, щепа рваная да людские и лошадиные трупы страшным белым наливом пухнущие… Но время своё пройдёт – и смекай: какие земли самые плодородные?
– Ясное дело – пойменные, жирного зерна, – разом, что знал наверняка, отвечал Тарас. – Где вода в самую глубь впиталась и стала с чёрной, жирной землёй заодно.
– Верные слова, – кивнул чужеземец Юрко и тотчас же вновь огорошил Тараса вопросом: – И кто ж тогда козак меж камнем и водою будет? Какая стихия?
Теперь уж чужеземец не застал Тараса врасплох: гордость козачья заставила того собраться, ибо теперь не ошибка, а хитрый уклон от ответа пошёл бы козачьей гордости в ущерб. Живо посчитал Тарас в уме известные ему стихии. Ну, не воздух же козак! Он же горяч всей плотью своей, и, бывает даже страшно на него смотреть, не щурясь, – значит, не иначе как сам огонь. Так и ответил прямо:
– С огнем козак и статью, и духом схож.
– Огонь и есть, – кивнул чужеземец, но почему-то не похвалил за сообразительность, а будто стал зараз предостерегать: – Огонь хорош: он греет тело и душу, без него и кузни нет – ни меча, ни орала крепкого. А только нужен он вовсе в меру. Воды-то даже стоячий океан без вреда для земли возможен, а огня озеро – уже целая геенна. Смекаешь?