— С Марчелом? Разве с этим повесой могут быть серьёзные отношения? — Моника закатила глаза. — У меня ещё ни с кем не было серьёзных отношений. Я считаю, серьёзные отношения могут быть только с серьёзным солидным мужчиной, а никак не со студентом.
Что и требовалось доказать. Лера вздохнула с облегчением. Однако у Тересы был вид, что ещё рано успокаиваться.
— Моника, раз вечер откровений, то нужно говорить на чистоту, — она посмотрела, как строгая староста. — А как же тот поцелуй?
— Это было не по-настоящему. Я просто хотела узнать, как целуется тот, по кому сохнет пол-академии.
Лера не знала, о каком поцелуе речь, зато точно знала, что от одного поцелуя беременными не становятся. Пора было прекращать говорить намёками и рассказать Монике из-за чего весь сыр-бор. И Валерия рассказала. И о том, к какому выводу пришёл Муачо из-за неожиданно проснувшегося у него дара. И о том, какой он ей готовит подарок.
Валерия ожидала, что Моника только рассмеётся тому, какие фортели может выдать неокрепший дар, но Моника, наоборот, чем дальше слушала, тем больше бледнела.
— Неужели это Кацпер?! — она прижала ладони к щекам и начала сбивчиво и эмоционально рассказывать историю месячной давности. — В тот день в студенческом клубе собралась компания Кацпера. Праздновали его двадцатилетие. Шимон принёс целую бутыль валисейского дурманящего зелья — его дружок где-то раздобыл. Они угощали всех. Не знаю, зачем я решила попробовать. Знала же, что оно может сильно кружить голову. Выпила совсем чуть-чуть, а дальше всё как в тумане. Пришла в себя под утро в своей кровати, раздетая. И не помню, как в ней оказалась. Мне сказали, что из клуба до общежития меня провожал Кацпер. Я не думала ничего плохого, но всё-таки нашла его на следующий день и говорю: мол, рассказывай, что да как. Пригрозила ему, что прокляну. Нашлю такое, чтоб у него на веки вечные пропала мужская сила. Конечно, блефовала. Мне от нашей родовой проклятийной магии Залевских достался только дар снимать проклятия, а не насылать. Он поклялся, что ничего не было. Что только проводил меня до комнаты и помог лечь, а дальше испарился. Я ему поверила. А теперь не знаю… — Моника растерянно посмотрела на подруг в поисках поддержки.
Лера тоже не знала, что и думать. Она уже убедилась, что Кацпер — редкий мерзавец, но чтоб настолько? Да и Моника, уж какой бы затуманенной от зелья она ни была, не могла же совсем ничего не почувствовать? Не под наркозом же. Валерия с Тересой переглянулись, и староста выдала:
— Улики неубедительные. Предлагаю, пока считать Монику небеременной. Когда вернёмся в академию, купим в аптеке листьев аруганской пальмы и всё выясним.
Лера сразу догадалась, что эти аруганские листья — аналог земного теста на беременность.
Моника после слов Тересы заметно повеселела.
— Да, я согласна считать себя небеременной.
— Тогда беру Муачо с его колыбелью на себя, — вызвалась Лера.
На этой оптимистичной ноте девушки разошлись. Вернее, Тереса и Моника ушли к себе, а Валерия и Злата остались в своей комнате.
Время было позднее и пора бы уже было ложиться спать. Лера принялась разбираться с устройством тахты, чтобы понять, как её разложить, но мысли в голове крутились совсем не о тахте. Хоть и было решено считать Монику небеременной, но Лере всё равно не давали покоя слова Муачо. Не могла же совсем на пустом месте ему привидеться родственная связь Моники и ребёнка? Он наверняка ошибся, но где и в чём? Что за связь он видел? У Леры было несколько вариантов, причём самых нелепых: может, беременный тут кто-то другой?
Но эти вопросы можно было отложить до завтра. Тут другое не выходило из головы — то, что увидела Злата. Её рассказ очень интриговал, и хоть Лере не верилось, что одним из младенцев была она, всё равно хотелось узнать поподробнее о том, что приключилось в этой комнате. Вот бы поговорить с настоятелем, расспросить его — он, наверняка всё знает. Но завтра экскурсанты возвращаются в академию. Осталась только ночь. Конечно, поздновато для бесед, но интуиция подсказывала — Вилзорт не откажет. Он показался Лере словоохотливым. Она решилась. Только оставлять Злату одну не хотелось. Вдруг ей опять откроется прошлое, что-нибудь пугающее. Сегодня ей и так перепало переживаний.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Тахта, наконец-то, поддалась. Раскрылась с музыкальным скрипом. Но вместо того, чтобы обустраивать спальные места, Лера предложила:
— Злат, а давай напросимся к настоятелю на чай? Может, расскажет нам что-нибудь интересное. Наверняка, знает много историй — писатель, как-никак.
— Давай, — ни секунды не сомневаясь, согласилась Злата.
Глава 22. Хотела рассказать о нём
Настоятель был рад гостьям. Встретил их улыбкой и лукавым прищуром. А когда услышал, что они пришли просто побеседовать, обрадовался ещё больше. Он повёл их в трапезную и усадил за стол. Лера полагала, что угостит чаем. Но вместо чайника перед гостьями был водружён бочонок с квасом.
— Делаю сам, — похвастался Вилзорт, разливая пенистый напиток по кружкам. — С добавлением чёрной хвои вьющейся сосновой травы и баргамского изюма.
Вкус у кваса был запоминающийся. Лера бы пила и пила. Хорошо настоявшийся, он ударял в нос газом и неимоверно бодрил. Однако квас квасом, но надо было переходить к делу.
— Магистр Вилзорт, нам хотелось бы узнать историю сторожевой башни, — начала Лера издалека. — На занятиях нам рассказывали, но только в общих чертах.
Настоятель кивнул.
— Никто лучше меня не знает, сколько всего повидала на своём веку старушка-башня. Её история прекрасна как музыкальная увертюра. Кстати, — он отхлебнул кваса и заинтересованно уставился на Валерию, — вы не играете на виолончели?
Лера слегка опешила неожиданной смене темы.
— Нет.
Ей, честно говоря, медведь на ухо наступил. Какая там виолончель? Хотя музыку она любила.
— Вы напомнили мне одну девушку. Она была так же прекрасна, как и вы, — Вилзорт прикрыл глаза и начал говорить неспешно и вдохновенно: — Она играла на виолончели в пустом зале. Я слушал, но даже подумать не мог, что это не просто виолончель, а древний артефакт…
Лера тут же вспомнила, что похожие слова были написаны на листе бумаги, лежавшем на столе в подпольном писательском кабинете. Похоже, Вилзорт решил рассказать сюжет одной из своих книг, над которой сейчас работает.
— …её пальцы виртуозно скользили по струнам, она знала, как извлекать божественные звуки из своего громоздкого инструмента…
Лера побаивалась, что история может оказаться не короткой, поэтому решилась направить Вилзорта в нужное русло.
— Прекрасная виолончелистка бывала когда-нибудь в башне? Это тут она играла в пустом зале?
— Да. Здесь, рядом с трапезной, есть ещё один зал. В те времена он был ещё более величественен, чем сейчас. Стены покрыты мурмайским мрамором. Они идеально отражали звук. Казалось, играет не только виолончель, казалось, целый оркестр вторит волшебным звукам…
Глаза Вилзорта оставались закрытыми, а речь стала не очень внятной, и у Леры закралась тревога, что настоятель, чего доброго, задремлет. Почему-то квас на него влиял противоположным образом, чем на неё саму.
— А что ещё необычного было в башне раньше, кроме музыкального зала? — спросила она зычным басом, чтобы взбодрить настоятеля. — Может, тут был лазарет?
Громкий голос подействовал — Вилзорт встрепенулся.
— Лазарета на моей памяти не было. Но я никогда не отказывал в помощи нуждающимся путникам. Было дело, здесь лечился сам князь Пшибыльский…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Ещё бы знать, кто это.
— …он был в наших местах проездом. С ним случилось несчастье — неудачно упал с лошади. Вот и пришлось отлёживаться в башне. Мы с ним бывало вот так же вечерами попивали квасок. Оказывается, князь Пшибыльский большой любитель музыки. Рассказывал, что часто бывает в опере. Я слушал его и вспоминал, как чудно она играла на виолончели. И кто бы мог подумать, что старый инструмент таил в себе загадку. На его корпусе были вырезаны руны…