в среде «мизрахим» антиарабские настроения — точно в соответствии с политикой «разделяй и властвуй».
В городах выходцев с Востока направляли в кварталы, покинутые арабами. Считалось нормой поселить несколько семей в одну квартиру. Власти никогда не селили в одних районах выходцев из Европы и выходцев с Востока. Инфраструктура, образование, здравоохранение в местах проживания «мизрахим» финансировались по остаточному принципу.
Дешевая, мобильная и манипулируемая сефардская рабочая сила стала основой для израильского экономического роста 1950-х. Политика занятости еврейского государства в первые годы его существования строилась на расовых и этнических принципах. Даже образованный выходец с Востока не мог быть начальником. Он всегда должен был подчиняться европейцу. Писатель и публицист Израэль Шамир вспоминал, что в Израиле в начале 1970-х годов директором, как правило, являлся ашкеназ, десятником — восточный еврей, а рабочим — араб. Это соответствует схеме, существовавшей во многих колониальных странах, где между белыми «господами» и покоренными народами существовала неполноценная «цветная» прослойка — индусы, арабы, китайцы, — которой отводились функции квалифицированных рабочих, торговцев и мелких служащих.
Большинство эмигрантов стали низкооплачиваемыми строительными рабочими. Сельскохозяйственные поселения, основанные «мизрахим», получали меньше земли и на худших условиях, чем европейские евреи, и поэтому редко были конкурентоспособны. «Мизрахим», занятые в сельском хозяйстве, чаще всего становились батраками в кибуцах, выступавших в качестве коллективных эксплуататоров-землевладельцев. Когда в начале 1960-х годов в Израиле началась индустриализация, выходцы с Востока стали промышленным пролетариатом. Но израильское профсоюзное объединение «Гистадрут» не спешило принимать восточных евреев в свои ряды. Иностранных инвесторов, прежде всего евреев из США, привлекала дешевизна рабочей силы «мизрахим». В южных районах страны стали возникать моногорода, обслуживающие фабрики. Еще в конце 1980-х годов рабочие на текстильных фабриках получали 150–200 долларов в месяц, что сравнимо с зарплатами стран третьего мира.
Сойдя на землю Израиля, сотни тысяч восточных евреев оказались обречены на нищету, утрату своего социального статуса и прозябание. Их кварталы превратились в зоны бедности, безработицы, преступности и проституции. Это в свою очередь порождало массовое недовольство. Чтобы удержать контроль над «мизрахим», правительство применяло различные политические, экономические и идеологические методы. Начнем, пожалуй, с последних.
Тысячи юных марокканцев, иракцев и йеменцев сразу по приезде в Израиль были взяты от родителей (порой принудительно) и направлены в интернаты, где их учили в «правильном» сионистском духе. Элла Шохат пишет, что «подобно учебникам французской империи, из которых юные вьетнамцы и сенегальцы узнавали
о „наших предках галлах — светловолосых с голубыми глазами“, израильские учебники рассказывали юным марокканским, йеменским и иракским евреям об „их предках“, живших в штетлах (местечках) Восточной Европы». Колонизаторы отнимали у колонизируемых их историю. История евреев Востока и стран, где они жили, оказалась вычеркнута из школьной программы.
С точки зрения сионистской историографии, восточные евреи и арабы появлялись на исторической сцене только после возникновения сионизма, когда евреи обновили библейский мандат. Ладино (язык сефардских евреев) и еврейско-арабские диалекты оказались под запретом. Имена арабо-язычных еврейских писателей и поэтов — Анвара Шауля, Мурада Михаэля, Салим Дарвиша — были вычернуты из учебных программ. Даже гиганты еврейско-арабской культуры — Маймонид, ЙехудахаЛеви, Ибн Гвироль — трактовались как деятели «европейской» или «испанской» цивилизации.
Учителя объясняли детям, что все «арабское и восточное» враждебно Израилю. Темная кожа, арабский язык, музыка и даже гостеприимство были объявлены недостатками. Детей учили стыдиться своих родителей. Этот стыд стимулировался многочисленными случаями, когда восточных евреев принимали за арабов, арестовывали и избивали. Видя себя глазами ашкеназов, «мизрахим» начали себя ненавидеть. Теперь еврейская «самоненависть», «selbst-hass», стала и их болезнью.
В ней так же кроется и неприязнь выросших в Израиле восточных евреев к арабам. Видя их, они видят самих себя, точнее, именно то в себе, что их научили ненавидеть.
Уже в аэропорту или в порту эмигрантов ждали представители израильских политических партий, в задачу которых входила интеграция новоприбывших в израильскую политическую систему. Читатели, наверное, помнят блестящий фильм Мартина Скорцезе «Банды НьюЙорка», где агенты ТаманиХолла встречали сходивших на берег голодных переселенцев из Ирландии куском хлеба. Власти так же манипулировали эмигрантами через старейшин и лидеров общин, чья власть поддерживалась в обмен на мобилизацию избирателей на выборы и пропаганду лояльности израильскому государству.
Немаловажную роль играло и экономическое принуждение. Напомним, что до конца 1970-х годов Израиль был фактически однопартийным государством, где монополия на власть принадлежала партии МАПАЙ. Представители партии и связанного с ней «Гистадрута» жестко контролировали большинство рабочих мест и использовали это для укрепления своей власти. Рабочим «мизрахим» предлагалось голосовать прямо на рабочем месте, причем перед выборами их предупреждали, что уже на следующий день количество приехавших на работу людей будет точно соответствовать числу карточек МАПАЙ, найденных в избирательной урне.
В начале 1960-х годов желающим получить работу прямо предлагалось вступать в правящую партию.
Даже духовная жизнь эмигрантов жестоко регламентировалась. Элла Шохат пишет о парадоксе светского сионизма: ашкеназские евреи страдали от Запада, и их взоры были обращены на Восток, но идеологически и геополитически их государство смотрело исключительно на Запад. Глядя на сефардов, ашкеназы снова увидели, какими они были в прошлом. Эмиграция из третьего мира и мусульманских стран вызвала у светских европейских евреев волну антисемитизма. «Традиционная еврейская культура» стала синонимом «отсталого», «восточного», того, от чего следует избавиться.
По этой причине борьба с религиозностью восточных евреев велась с такой же энергией, как и борьба с их культурой и историей. С пожилых людей срезали пейсы, им навязывалась светская одежда, детей обучали только по светским программам. Там же, где религиозное образование допускалось, оно было поставлено под контроль ашкеназских раввинов с их «правильными» стандартами средневековой Речи Посполитой.
Несмотря на то что «мизрахим» очень старались стать «правильными» израильтянами и прилежно убивали в себе все «восточно-еврейское», израильский истеблишмент продолжал открыто высказывать презрение и ненависть к «черным». Элла Шохат отмечает, что это более чем забавная реакция, ведь в Европе начала ХХ века «черными» называли как раз ашкеназских евреев (так, например, иногда называли евреев в царской России и в СССР в 1920-е годы). Теперь же они основали «свое европейское государство» и у них появились свои «черные» — выходцы с Востока.
Социологические и исторические труды противопоставляли «креативных и идеалистически настроенных» европейских рабочих, приехавших поднимать Эрец-Исраэль, тупым и покорным выходцам из Марокко и Йемена.
Ашкеназы провозглашались «солью земли».
С 1950-х годов популярной темой для обсуждения в израильских вузах стала «этническая проблема». Профессор Йозеф Гросс писал о «ментальном регрессе» и «отсутствии собственного я» у восточных евреев.
В 1964 году Кальман Каценельсон опубликовал трактат «Ашкеназская революция» об опасности пребывания в Израиле большого числа восточных евреев,