— Нравится мелодия? — спросила, чтобы подвести беседу к танцу живота.
— Так, не особо. У нас разный вкус, похоже, — сказал Миша.
Мысль о разном музыкальном вкусе показалась Вере страшной, и она принялась уверять Михаила, что нет, что у них много общего, что слушать вместе плеер было и остается их любимым занятием. Парень не спорил. Впрочем, и не соглашался. Он вообще как будто бы мыслями был не здесь.
Вера не выдержала, подошла, обняла сзади.
— Миша… Мишечка, зайчик… Я очень соскучилась! Вот сейчас смотрю на тебя и не могу насмотреться! И каждый день думаю, думаю, думаю о тебе… Если б только можно было видеть тебя чаще! Раньше было так здорово! Помнишь, ты приглашал меня поехать на озеро? А через десять дней будет три месяца с первого поцелуя! А? Что ж ты не отвечаешь?
— Что я могу ответить…
— Ты все еще любишь эту свою Светланочку?
— Светланочка не моя. Я для нее давно уже не существую. И вообще, нечего вспоминать об этом, старое все, пустое!
— Но для меня-то, для меня-то существуешь!
— Да. Спасибо.
— А я для тебя?
— Я же здесь.
— Ты всегда отвечаешь так односложно!
— Мне это свойственно.
Вера вздохнула.
— Ты любишь меня? — спросила она напрямик.
Миша напрягся. Какое-то время его колоритная мимика отражала напряженный умственный процесс.
— Ты очень хорошая девушка, — услышала Вера спустя полминуты. — Добрая… и вообще. Думаю, что все у тебя будет.
— Что — все? В каком смысле?
Сказанные слова катастрофически были похожи на прощание. Вернее сказать — на отшив. На уход.
— В каком смысле?! Что — все?!
Звонок телефона у Михаила прервал выяснение отношений.
— Да! — сказал парень, приложив трубку к уху.
В течение следующих нескольких секунд его глаза постепенно округлялись, а нижняя челюсть отвисала. Потом Миша вскочил.
— Как?! Ты здесь?! Ты что, приехала?!
Вера замерла. Она смотрела на то, как ее (впрочем, ее ли?) кавалер неожиданно ожил, забыл о трудной смене, об усталости и забегал кругами по комнате, выкрикивая:
— Конечно!.. Да!.. Ну естественно!.. Ну разумеется!..
Что говорили на том конце? Этого было не разобрать. На расстоянии слышались только отдельные звуки. Отдельные ноты высокого девичьего голоса.
— Могу, конечно, могу! — кричал между тем Михаил. — Где, во сколько? Подъеду немедленно! А я тогда, в Хабаровске… Неважно. Что? Конечно же!
«В Хабаровске!» — прошептала Вера. Последнее время название этого далекого, ни разу не виденного города сделалось для нее символом обмана, разочарования, бесчестности, неразделенной любви — всего самого худшего.
Миша между тем уже возился в прихожей: торопливо зашнуровывал ботинки. Подбежавшую и в ужасе уставившуюся на него Веру он спросил:
— У тебя есть крем для обуви? И щетка для одежды? И расческа?
Квартира по-прежнему блистала чистотой, новое платье валялось на стуле, пирог стоял на столе почти целый, грозди лучшего винограда нетронутыми возлежали на своем блюде, диск с арабской музыкой грустил в проигрывателе, а надушенный танцевальный костюм так и не дождался своего часа в секретном пакетике в ванной.
Все оказалось напрасно.
Из дневника Веры Созоновой за 10 августа 2008 г.
«Все. Теперь точно все кончено. Я поняла, что… (размыто, следы крупных капель)
Как дальше жить и зачем? Лучше бы… (размыто)… ненавижу, ненавижу, и себя тоже!!!!!!!!
(еще одна капля)…старой девой. Значит, такая моя судьба, так мне и… (тоже размыто)
Нет, не верю! Это бред, мы не можем расстаться. Я верну его, верну, чего бы мне это ни… (до конца все размыто, прочесть невозможно)».
10. Почему, почему?
Вечером десятого Кира, вернувшаяся с намеренно долгой прогулки, застала сестру растрепанной, красной, опухшей, всю в слезах и, прослушав душераздирающий рассказ о неблагодарном изменнике, заставила ее выпить вылерьянки. После этого, улегшись спать, она долго прислушивалась к всхлипываниям. Лишь полтретьего, когда они закончились, Кира поняла, что Вера наконец уснула, и позволила себе сделать то же самое, полагая, что утро вечера мудренее.
Не тут-то было. Утром, едва разлепив глаза, Вера вспомнила вчерашнее и принялась плакать. Вставать с кровати она отказалась. Принимать пищу — тоже. Так и провела весь день в постели, отвернувшись носом к стене, тихо всхлипывая и вставая только для посещения туалета.
Скрыть расставание от родителей, конечно, не удалось. Вернувшаяся со смены мама долго сидела на Вериной кровати, говорила положенные слова, обнимала одеяльный кокон, из которого не вылазил даже нос… Результатов она не добилась.
На другой день Вера встала, но лишь для того, чтобы нечесаной, неумытой провести весь день в пижаме перед телевизором за просмотром самых бессмысленных сериалов. Разговаривать ни с кем она не хотела, на любые раздражители реагировала или плачем, или никак. Кира тщетно пыталась расшевелить сестру:
— Может, сходим в кино? — предлагала она.
— Зачем? — вяло мямлила младшая. — Смотреть, как целуются пары на заднем ряду?
— А по магазинам? Ты же давно хотела новые джинсы, да и я не против что-нибудь присмотреть!
— Зачем мне джинсы? Все равно ходить в них некуда. И не с кем…
— Тогда просто на улицу. Хоть погуляешь!
— Чтобы Мишины подружки смеялись и тыкали в меня пальцами?
— Ну ладно. Я схожу одна, куплю конфет тебе. Хочешь? Чего-нибудь сладкого, а?
— Не знаю… Мне как-то все равно… Кажется, не хочу… Ничего не хочу… Устала, страшно устала…
Через два дня пижамно-бессмысленной жизни между сестрами состоялся наконец душевный разговор: возможно, самый душевный за всю их жизнь.
— Почему, почему? — спрашивала младшая со слезами. — Почему все так произошло? Разве плохо у нас все было? Разве не по-настоящему? Не всерьез разве? Не было, получается, любви?
— Ну почему же обязательно не было… — успокаивала Кира.
— Но ведь настоящая любовь все побеждает, разве не так? Любовь — это же когда на всю жизнь? Выходит, Миша меня обманывал?
— Обманывал или нет — этого мы, наверно, уже никогда не узнаем. Скажу тебе вот что: из собственного опыта я поняла, что парням иногда кажется, будто они серьезно влюбились, они сами в это верят и уверяют в этом своих девчонок… А потом все кончается. И парень даже сам не понимает, откуда что взялось и куда делось! Знаешь, если мальчишке кто-то нравится, то он порой чего только не болтает, лишь бы добиться своего. А мы, когда влюблены, наоборот, всему верим. Уши у нас вроде как отдельно от мозга работают в такие моменты. А у парней — язык на автопилоте. Такая вот ерунда…