он бросил быстрый взгляд на Елизавету Петровну. — Только про машину речи не было, я был уверен, что вы по путевке, на поезде…
— Нет, на поезде мы ехали обратно, а туда на машине. Полтора дня, с ночевкой… вернее, одним происшествием вместо ночевки.
Я тоже обменялся взглядами с бабушкой — и решил, что надо рассказывать всё. Елизавета Петровна нас точно не сдала, хотя была в курсе истории с Чикатилой — но скрывать такое от будущего тестя точно не стоило.
— Что за происшествие? — не подвел Александр Васильевич.
— Маньяк напал в том городе, где мы остановились на ночевку. Пришлось драться, но мы победили, скрутили его и в милицию сдали. Но потом всю ночь со следователем общались. Тяжело пришлось… сто раз подумаешь, стоило ли оно того — ночь не спать, — сделал я попытку пошутить.
Александр Васильевич промолчал, но так буравил меня взглядом, что я не выдержал:
— Нормально всё прошло, нормально, никто из нас не пострадал. Но мы и вправду не выспались тогда.
— Мама, а почему вы про это мне не сказали? — он повернулся всем корпусом к бабушке.
— А зачем? — беспечно ответила она — даже я поверил в её искренность. — Когда ты звонил тогда, я ещё не знала, а как узнала, так и подумала — что понапрасну тебя беспокоить. Вот, Егор всё рассказал — и хватит об этом!
— Да, папуль, всё же нормально… — попыталась вклиниться Алла.
— Сговорились, — обреченно буркнул он. — Ну нормально — значит, нормально. Вам за этот перегон хоть заплатили?
— Мне, — уточнил я. — Заплатили, конечно.
— И сколько?
— Триста.
— Многовато за такую работу.
— Многовато, — согласился я. — Я бы согласился и за треть… даже бесплатно поехал, если бы оплатили бензин и обратную дорогу — денег тогда не было от слова совсем.
— Странно… Почему?
— Почему что? — уточнил я.
— Почему бесплатно согласился бы?
— Водить люблю, а возможностей особо не было.
Александр Васильевич ненадолго задумался.
— У меня такое чувство, что они тебя на этой твоей любви к вождению и поймали. И купили заодно — может, на всякий случай, может, с какой-то целью. Ну а потом начали использовать. И «Победу» за что-нибудь дали? Что ты для них делаешь?
Я мысленно вздохнул. Про будущее я им рассказываю, всё что помню, во всех подробностях. Они и революцию, похоже, собираются устроить, чтобы не допустить того будущего, которое я им описал.
Но говорить об этом кому бы то ни было — кроме старика и Валентина — я не собирался.
— Вы прямо по Библии — бойтесь данайцев, даже дары приносящих…
— Это не в Библии, это из Вергилия, — поправила меня Алла. — «Энеида», про деревянного коня, которого греки к воротам Трои подтащили. Данайцы — это…
— Даже лучше, что Вергилий, — слишком резко оборвал я её. — Древние римляне были мудрыми людьми, но «Победа» совсем не похожа на того коня. Меня, Александр Васильевич, не нужно было покупать — в этом вы ошиблись. Я и так был весь их, целиком, и почти задаром. Просто этот мир так устроен, что иметь хорошие знакомства — почти гарантированный способ очень неплохо устроить свою жизнь.
* * *
Мне жутко не хотелось строить из себя меркантильного человека, тем более что я им и не был — хотя деньги любил, пожалуй, сильнее, чем кто-либо из нынешних цеховиков. Просто за следующие сорок лет отношение к деньгам сильно поменялось, деньги перестали быть мерилом чего-либо и стали обычным средством. Сейчас к ним относились с гораздо большим почтением, хоть какая-то нычка имелась почти у всего населения Советского Союза — за исключением совсем уже люмпенов и алкоголиков. Да и вообще — люди этого времени относились к тем, у кого были связи, с небывалым почтением; например, героя Миронова из «Блондинки за углом», который из астрофизика переквалифицировался в грузчика в продуктовом, они понимали и иногда мечтали оказаться на его месте.
Поэтому в глазах Александра Васильевича мои акции слегка выросли — как говорилось в одной рекламе из будущего, из «халявщика» я переквалифицировался в «партнера» очень уважаемого человека.
— А дед Виталика — он кто? — уже значительно спокойнее спросил он.
— Управляющий делами Совета Министров СССР, — просто ответил я — и прямо-таки ощутил, как растет уважение Александра Васильевича ко мне. — Не знаю, зачем я ему понадобился, честно, но раз уж он счел нужным поручать мне какие-то дела — я в лепешку расшибусь, но сделаю всё, что в моих силах.
— К тому времени, как тебе может понадобиться его помощь… например, с трудоустройством…
Он не договорил, но я понял — этот Михаил Сергеевич вполне может умереть, а я останусь без высокого покровителя.
Я пожал плечами.
— Мы все под одним небом ходим, — бога я упоминать не стал. — Кто знает, как всё будет? Но живем мы здесь и сейчас, и если смотреть под таким углом, то проще прислушаться к словам Валентина, чем проигнорировать их. Я уже понял, что они ничего просто так не делают, пусть в их действиях иногда и не просматривается смысла. Смысл всё равно есть, просто он не очевиден для тех, кто смотрит со стороны.
Отец Аллы вдруг хлопнул себя по бедрам — и поднялся из-за стола.
— Что ж, так и поступим, — решительно сказал он. — Деньги, чтобы сделать запасы, мы найдем. Если вам, молодежь, что-то нужно — вы уж сами, мы с матерью продуктами завтра займемся. Знакомым… знакомые, думаю, обойдутся. Поделимся с ними, если что.
Я понял, что победил. Правда, мне ещё предстояло что-то делать с насупленной Аллой, которая за что-то на меня обиделась — но, кажется, я знал причину её недовольства.
* * *
— У меня ещё три бомбочки есть. Не хочешь парочку взорвать?
— Не хочу, — буркнула Алла.
— Ну смотри… я бы на твоем месте подумал. У тебя вид такой, словно ты сейчас сама взорвешься.
Я уговорил её составить мне компанию, чтобы вместе отогнать «Победу» в гараж — и она с трудом, но поддалась моим доводам. Правда, всё время, что мы ковыляли по недалекому маршруту, Алла произнесла лишь несколько слов — да и то вынужденно. Мне никак не удавалось её разговорить.
Вот и сейчас она промолчала, даже отвернулась, ожидая, пока я закрою ворота.
— Ал, ты стала часто на меня обижаться, — с укором сказал я. — А после обиды ты сразу забываешь советы своего психолога и перестаешь общаться. Я тебя раздражаю?
Она стояла чуть сбоку, и я успел заметить, что она чуть улыбнулась — это был хороший признак.
— Нет, совсем не