— Полно, Дмитрий Николаевич, — мягко прервала покаянную речь мадам Барановская. — Мы всегда рады вас видеть.
— Это правда, — поспешил подтвердить её слова хозяин дома.
— В таком случае, если вы закончили, то, быть может, соблаговолите попить с нами чаю?
— С плюшками? — жалобным тоном спросил Дмитрий, придав своему лицу максимально умильное выражение
— Разумеется, — сдерживая смех, отвечала Паулина Андреевна.
— Мне, право, неловко, — попытался отказаться студент, но его никто не стал слушать.
Хотя Барановскому почти удалось развеять опасения своего компаньона, душа того была неспокойна. Будищев привык доверять своим инстинктам, а сейчас они просто кричали, что дело нечисто. Однако как узнать, справедливы ли опасения?
Самые свежие новости, разумеется, у газетчиков. Другой вопрос — правдивы ли они, но тут Дмитрий надеялся разобраться и потому, выйдя из дома инженера, решил отправиться в одну знакомую ему редакцию.
— А нам куда же? — робко спросил Фёдор.
— Поезжайте в мастерскую. Хотя… вот что, дружище. Не в службу, а в дружбу, пойди к Путиловскому заводу, типа работу ищешь, да потолкайся среди мастеровых. Поспрашивай, как там дела?
— Хорошо. А зачем?
— Нужно узнать есть ли заказы, вовремя ли платят жалованье, и вообще, чем люди дышат?
— Понятно.
— Может лучше я? — недоверчиво глядя на Шматова, спросил Семён. — У меня среди тамошних учеников приятели есть. Я разом все разведаю!
— Эх ты, разведчик, — скупо усмехнулся разом переменившийся Фёдор и, посмотрев на армейского товарища, твердо сказал: — Сделаю, командир.
— Давайте оба, — решил Дмитрий. — Ты пацанву расспросишь, ты со взрослыми поговоришь, а я тоже поинтересуюсь тут в одном месте. Вот вам трояк на расходы. Мелким пряников купите, взрослым косушку, чтобы разговорить.
Протянув своим «агентам» деньги, Будищев свистнул извозчика и отправился прямиком в редакцию «Петербургского вестника». А те дружно зашагали в сторону завода. По дороге они сосредоточенно молчали. Шматов обдумывал, как ловчее выполнить данное ему поручение, а Сёмка — обидевшись на снисходительное отношение к нему.
— А почему ты его командиром назвал? — не выдержал первым мальчишка.
— Командир и есть, — пожал плечами, занятый своими мыслями Фёдор. — Мы ить с ним на войне были.
— Он же не офицер?
— И что с того? Их благородие господин поручик Линдфорс без совета с Графом ничего никогда не делал. Может, потому мы и живы остались. Почти все.
— Он что вами командовал?
— А то! Он, брат, унтером был, а это такое дело… им, иной раз, услужить важнее, чем ротному. Потому как у господина капитана забот много, а тут…
— И вы вместе турок били?
— Мы, Сёмушка, охотниками были. Разведчиками. Вот и сейчас в поиск идем. Понял?
— Ага.
— Тогда шагай и не мешайся.
— Это мы посмотрим, кто мешаться будет, — недовольно пробурчал про себя мальчишка, но в открытую возражать не посмел.
Ещё недавно «Петербургский вестник» был совсем уж заштатной газетенкой, лишь по недосмотру Божьему именуемой печатным изданием. Но за последний год дела пошли веселее, и теперь… нет, респектабельной газетой вроде «Ведомостей» или «Русского Инвалида» [26] она не стала, но финансовое состояние её значительно улучшилось.
Во всяком случае, Ефим Иванович Нарышкин — один из старейших сотрудников издания — именно так и думал, заказывая у разносчика свежую кулебяку. А ведь были времена, когда и дрянному бутерброду с заветренной ветчиной радовался!
— Мосье Постников, вы будете что-нибудь заказывать? — обернулся он к молодому коллеге.
— Пожалуй.
— Что изволите, барин?
— Пирог с вязигой, если можно.
— Отчего же нельзя, со всем нашим удовольствием!
— Благодарю, любезный.
— А водки, не желаете?
— Увы, — грустно заметил молодой человек. — Тот самый случай, когда желание есть, а возможности за ними не поспевают.
— Всё философствуете, Николай Николаевич, — поморщился Нарышкин, втайне надеявшийся, что его коллега окажется более платежеспособным.
— А что же остается в таком случае, — начал тот, но застыл на полуслове, заметив идущего в их сторону по коридору посетителя.
— Каком случае?
— Беру свои слова назад, милейший Ефим Иванович, — быстро заговорил Постников, воровато пряча пирог в ближайший ящик. — Сегодня мы будем обедать по высшему разряду.
— Здорово, акулы пера! — поприветствовал репортеров Будищев.
— Дмитрий Николаевич! Какими судьбами?
— Да вот шел мимо и решил навестить.
— Как это мило с вашей стороны!
— А что за дрянью у вас тут воняет?
— О! Это такая трагедия…
— Кто-то умер?
— Не исключено. Просто заходил этот каналья-разносчик, и все тут провонял своими мерзкими пирогами!
— Так вы уже пообедали?
— Нет! — почти закричал Постников. — Мы честные журналисты, а потому вынуждены влачить жалкое существование в мире, полном несправедливости. У нас нет денег даже на такую дрянь, как у этого мизерабля [27] с лотком.
— Сочувствую.
— Благодарю, друг мой. Только сопереживание прогрессивной российской общественности помогает выживать прессе в это нелегкое время. Как это у поэта, «бывали хуже времена, но не было подлей»!
— У вас какое-то дело? — вмешался Нарышкин, не выдержав словоблудия молодого коллеги.
— Да есть одно…
— Всегда рады вам помочь. Впрочем, здесь несколько неудобно говорить о серьезных вещах. Если угодно, я знаю тут неподалеку прелестный ресторанчик…
— А трактира вы тут не знаете? — поспешил урезать запросы репортера Будищев. — Неподалеку!
— Как не знать! — расцвел Ефим Иванович, предвкушая солянку и расстегаев под хлебное вино.
Трактир и впрямь был совершенно рядом. Более того, Дмитрий неоднократно бывал там с журналистами, но те с завидным постоянством пытались повысить ставки, а он не менее регулярно обламывал их ожидания. Это все давно превратилось в своеобразную игру, правил которой, впрочем, никто не нарушал.
Ели господа репортеры истово, как будто молились неведомому Богу. Чокнувшись и тут же опрокинув в себя рюмки с водкой, они торжественно заедали её горячим варевом, потом хватались за холодную буженину со слезой на срезе, хрустели солеными огурчиками, снова брались за ложки и без устали работали ими, пока, наконец, не покончили с угощением.
— Недурно, — довольным тоном заключил Нарышкин. — Так что вы хотели?
— Я хочу все знать про газетную кампанию против Путилова.
— И только то? — крутнул головой газетчик.
— А зачем вам это? — осторожно спросил Постников.
— Да так, интересуюсь.
— Похвально, — поспешил перехватить инициативу Ефим Иванович. — Вы ещё так молоды и потому вам все интересно! Что же, мы охотно приоткроем вам эту завесу…
Все сколько-нибудь крупные деньги в России, так или иначе, крутятся возле императорского двора. И чем ближе человек к священной особе государя императора, тем ближе он к этим потокам. Николай Иванович Путилов долгое время был к ним очень близко. Хорошие отношения с великим князем Константином, дружба со многими адмиралами и прежде всего управляющим морским министерством адмиралом Краббе позволяло ему решать множество вопросов, не тратя времени на бюрократические препоны. Прямым следствием этого стало изрядное количество врагов, которых он себе нажил. Ведь на свою беду, Путилов честный человек.
— Как это? — удивился Будищев.
— Очень просто! — улыбнулся репортер. — Ведь если некто не ворует, то и поделиться наворованным не сможет.
— Логично.
— Но и это ещё не всё. Будучи креатурой великого князя Константина, Николай Иванович напрямую зависит от положения своего патрона. А дела у партии «Мраморного дворца» [28] в последнее время идут неважно. Прежней близости с царственным братом у Константина уже нет. Наследник-цесаревич его ненавидит.