ещё больше шансов на спасение. Отец Михаил почему-то всё так же грозно и пристально наблюдал за ним. В какой-то момент, знатно напугав своего брата, он вышел из их темного укрытия и медленно двинулся в сторону мужчины. Ромино сердце колотилось так, что сдерживать сильное и громкое дыхание уже не было сил. Ощущения были очень страшными и не понятными, для чего он это делает?
– Ох, Серега, ты и сюда добрался, – тихо и с небольшой усмешкой тяжело и очень болезненно вдруг проговорил отец.
Мужчина быстро развернулся, ещё быстрее спустив курок на своем автомате.
– Стоять, не двигаться! – прозвучал его очень грубый голос, из-за которого внутри Ромы буд-то бы всё остановилось.
Он продержал отца Михаила на прицеле несколько секунд, ничего не говоря, лишь держа и не отпуская свой большой палец с курка. Потом случилось то, что заставило испуганного парня, надеявшегося на спасение в темноте, снова глотнуть тот самый сырой и грязный воздух, который раньше он обычно ненавидел больше всего. Большой человек опустил автомат и уже, с каким-то живыми выражениями лица, стал смотреть на настоятеля.
– Миша, – приятно, но довольно грубым голосом сказал он идя в сторону спокойно стоявшего настоятеля.
– Ты нас здесь знатно напугал, – с небольшой усмешкой сказал этому человеку он.
– Ой, да ладно тебе, Мишаня, напугаешь такого-то терминатора, как ты.
Рома был удивлен тому, как этот человек разговаривает с отцом Михаилом. Ему впервые удосужилось видеть, что отца Михаила называли «Мишаней».
– Выходи, – сказал отец туда, в тень, – Не бойся, иди сюда. Я тут не один, как понимаешь. У меня в живых остался один брат. Самый молодой… И кстати самый необычный.
Рома потихоньку выходил из темноты, показываясь им обоим. Ему было не очень приятно, как они вдвоем, стояли и разглядывали его тощее тело, но деваться было не куда.
– Познакомься, это Сергей, мой старый друг, – сказал отец Михаил.
– Миш, ну опять ты в своем репертуаре. Какой я Сергей? Серега я, – сказал он это, переводя свой взгляд на него и протягивая ему свою большую руку. – Здравствуй, – грубо и уверенно сказал он.
– Здравствуйте. Я Рома, – как-то неловко проговорил он.
– Ну вот и познакомились, – быстро ответил этот высокий человек. – Я смотрю, не плохо вы тут обжились. Сыровато конечно тут как-то, но зато от облучения спасаетесь. Это, всё-таки, посерьезней слабых легких будет.
Для Ромы его слова сейчас были, будто к нему, на необитаемый остров, приехали люди и рассказывают, как идет жизнь за океаном. Эти слова он ловил своими ушами, как что-то очень ценное. Получается, что радиация есть и отец Михаил был прав.
– Я, Миш, тут рядом, со своим отрядом проходил. Вспомнилось мне, что тебя же как-то давно ещё сюда сослали и я тебе скажу, узнал я это место. Правда, всё уже поменялось, ну из-за всёго этого. А так, как было безлюдно, так и осталось. Теперь одни сплошные ветра у вас тут. Будьте кстати аккуратнее. Они у вас довольно серьезные тут. Вроде бы часов пять здесь нахожусь, а легкие уже, как хрен знает что.
– Да, – тихо сказал отец Михаил. – С этим здесь проблема. Ну, поля, Серег, одни сплошные не паханные земли, – закончил он и стал пытаться откашляться.
– Черт, это ты, значит, тоже тут… Ну, крепись, Мишаня. Даже не знаю, чем тебе и помочь. Давно это у тебя?
Отец несколько секунд молчал, видимо, не желая говорить об этом, но потом всё же решился.
– Дня 2–3 может.
Рома тут же хотел вмешаться, сказав всю правду, но как обычно побоялся. Ведь их кашли были уже не первый месяц, а понять происходящее они так и не смогли. У него всё же была какая-то надежда на то, что у него есть хоть что-то в уме на этот счет. Только надежда…
– Ох, зараза. Как это так она тебя быстро скосила? Не понимаю. Обычно этой твари пару месяцев требуется, чтобы человека в такое состояние поставить, а тут несколько дней. Странно… – немного с опаской проговорил Серега, аккуратно отходя от отца на пару метров. – Может у вас тут какая другая гадость летает? Плесень или что похуже, не знаешь?
– Серег, – оборвал его отец Михаил, поднимая свою рясу и оголяя ногу, показал ему перемотанную, влажную марлю, из которой немного просачивалась какая-то жидкость.
– Ох, ешкин ты кот. Кто это тебя так? Емаё, Мишаня. Тебя, такого-то буйвола, и то подбили. Вот гады!
Серега уже не смотрел с таким оптимизмом, что был в его глазах, как казалось, ещё несколько секунд назад. Теперь они, по всей видимости, понимал, в чем дело?
– Всё ясно. Значит, иммунитет у тебя упал, вот она то тут и подобралась. Да уж, не завидую тебе, брательник, – всё с той же небольшой грустью и удивлением проговорил он.
– А как случилось то это? Героя чеч…
– Серег, – резко оборвал его отец Михаил. – Ну вот так?! Сейчас возможно всё, что угодно. Видимо, так Господь распорядился. – Закончил отец Михаил, пытаясь немного откашляться.
– Ты нам лучше расскажи, что наверху происходит? Долго ли мы ещё в этом мраке жить будем?
Серега как-то странно посмотрел на них обоих и довольно с необычными, по пять рублей глазами, уперся в отца.
– Ты разве ничего не знаешь?
Тот молчал, ничего не отвечая, глядя лишь всё тем же спокойным и непонимающим лицом.
– Серьезно ничего не знаете? А людей хоть тут каких-нибудь других видели? А, ну раз пуля есть, значит…. Ох, Миша, лучше, наверное, тогда тебе и не знать, – сказал ещё больше изменившийся в лице Серега, немного уставляясь куда-то в темноту, пытаясь осмотреть всё вокруг.
– У вас тут храм, спокойствие. Даже завидую немного. Поверь мне, там наверху, где ещё люди остались, настоящий ад. У них больше такой жизни, как у вас здесь, нет и не будет.
Для Ромы эти вести воспринимались очень необычно. С одной стороны становилось немного легче от того, что они с отцом Михаилом теперь знали хоть что-то, а с другой стороны их небольшой процент выжившего оптимизма теперь, кажется, был потушен полностью.
– А что про радио скажешь?
– А какие частоты вы тут слушаете?
Отец Михаил переглянулся с Ромой и немного задумался
– А у нас здесь только одна какая-то, РФ кажется, её ещё еврей вроде вещает.
Серега немного засмеялся, смотря то на Рому, то на своего старого товарища.
– Мой тебе совет, Миша, выкини ты лучше эту ерунду, если только эта частота берет. Вот твари, даже до Астрахани всё обрубили. Не знал, не знал.
Теперь стало ясно,