Река изгибает плавно
Гранитные парапеты.
Вон там, за рынком, направо,
Квадратный дворик Джульетты.
Листья инжира —
лета
Ласковые ладони.
Шепчутся до рассвета
Ветер с плющом на балконе.
А под вечер ветер пляшет,
Качая деревьев купы,
В цирке, в гранитной чаше,
Как в перевернутом куполе.
Вот уж сколько столетий
Тут поединков нету —
Сам с собой сражается ветер
На ступенях тени и света.
Всё так же игры смертельны,
Лишь голодней вороны,
И громче орут от безделья
На мостовых Вероны.
И шпаги давно отгремели,
И фонтаны те отзвучали,
А любовь всё так же смертельна,
Как в самом своём начале.
И даже в присутствии Бога,
Там, на холмах зелёных,
Все так же смертельна дорога
В Мантую из Вероны…
130.
Я, наверно, потомок охотников и скальдов,
Тех, что длинными ножами приканчивали лося,
Делали из жил его струны для лютни
И похищали заслушавшихся женщин
У лесных родников —
Потому что
Не умея плавать, я водил яхты,
Боясь высоты, забирался в горы,
Плохо зная языки, переводил поэтов,
И всё что снилось мне — снилось легко!
Из книги "ИТОГ РОМАНТИЗМА" (1994 — 1996)
("Ритм", Париж, 1997 г.)
Прости, что жил я в том лесу,
Что все я пережил и выжил,
Что до могилы донесу
Большие сумерки Парижа.
И. Эренбург
131.
ВАРИАЦИИ
1.
Видно, все мы у Господа Бога
Корабли, ушедшие в море,
Где не вычерчена дорога
И голос не тонет в хоре,
Корабли, плывущие вольно
От той весёлой земли,
Где средиземные волны
Гекзаметры изобрели.
Эти ритмы
всё чего-то требуют,
Катят, катят к жилищам богов
Курчавые белые гребни
Долгих ударных слогов.
А волнам и ритмично, и вольно
Мимо зелёной земли…
Только зачем вы, волны,
Одиссею изобрели?
И так уж немыслимо много
Дурацких и грустных историй…
Все мы у Господа Бога
Корабли, ушедшие в море.
2.
А может, правда, что где-то
Есть ещё догреческий Крит,
Там, на середине света,
Где море всегда искрит,
Где можно, начав с эпилога,
Дойти до истока истории…
Видно, все мы у Господа Бога
Корабли, ушедшие в море…
132.
Гвозди бы делать из этих людей…
Н.Тихонов
Это колокола там звонят. И молчит телефон.
И внутри — тишина. Где же он расползается, звон?
Никуда не выводит последняя дверь,
сколько ни открывай,
И слетит с панталыку (и с рельс!),
не успев заблудиться, трамвай.
Глянь с моста —
Корабли тяжелы и бессильны
в пустых лабиринтах портов,
И неспешная ржавь изгрызает железо бортов.
Нет ни дыма, ни паруса на горизонте…
Но в отлив осторожно потрогайте в устьях рек
Эти остовы древних судов деревянных,
И лучше не троньте
Проржавевший насквозь металлический век:
Старых бимсов и килей дерево благородно —
Ничего с ним не сделали море, время, река…
Только наша железность стареет, ржавеет уродливо,
Словно тех, пятистопных, изъеденная строка…
Это колокол а не трамвай прорывает твой сон,
И молчаньем презрительным платит тебе телефон.
133.
ДВЕСТИ ЛЕТ СПУСТЯ
В дюнах Вандеи я как-то нашел бутылку
из-под местного вина с датой 1792 год.
Август 1792
Стол на песке у океана.
Закат зализывает раны,
Ночь надевает домино…
Маркиза, разве Вам не странно —
Стол на песке у океана,
И кони фыркают на пьяных,
А за спиной совсем темно?
(Изнанка устрицы бела,
Как перламутровые скалы,
Как недопитые бокалы
На хрусткой белизне стола.)
Тут все пьяны.
Я — не колдун,
Не ведьма — Вы…
Мы ж с Вами… Вот мы!
Светает устричная отмель
За титьками песчаных дюн.
Маркиза, встаньте с барабана:
Супруг Ваш дрыхнет, как бревно.
Маркиза, Вам ведь всё равно…
А после выпьем за шуана
То, распоследнее вино.
Август 1992
Вандеи белое вино.
Песчаный берег океана.
Умолкшим эхом барабана
Тут время отягощено.
Тут — в травы на спину свалиться,
Вглядеться в облачные лица
Сквозь эти чёрные кусты…
На рукавах летящих тучек
Мелькают белые кресты,
И — лилий всех белей и лучше —
Бегущих лошадей хвосты.
Вандеи белое вино.
Прибой. Копыта. Ветер. Скалы.
(бутылка — как веретено
судьбы…)
Даль. Дым. Колокола.
И — недопитые бокалы
На хрусткой белизне стола.
Тут все смешались, всё смешалось:
Вандеи белые кресты
Струят пронзительную жалость.
И пусть мундиры, сёдла, рвань,
Герои, нищие, злодеи,
Знамён и кринолинов ткань,
Трёхцветки, лилии,
путь в Бретань,
Любовь и пудреная пьянь
Смешались на песках Вандеи —
Сквозь два столетья не видны
В траве зелёные бутылки,
Но чёрных водорослей ухмылки
По берегу развезены.
Роса и кровь давным-давно
Ушли в песок… Одно осталось —
Пронзительное, словно жалость
Вандеи белое вино.
134.
ФЛОРЕНЦИЯ
Развалясь, задыхаясь, старея,
День лежит у холмов на плечах.
Возвышается Синьория
Как пожарная каланча.
Тяжелы её флагов полотна,
Высока сетка окон пчелиных,
Зноем дышит ирис болотный
Над чернейшей бронзой Челлини.
У времён — своя картотека,
У истории — свои качели.
Чёрный привкус ХХ века
У иронии Макиавелли…
В пыльный полдень гляди с Понто Веккио
Как ползут желтоватые воды.
Одиночество человека
Есть последняя степень свободы.
Разморённый скукой и ленью,
Просиди хоть весь день на ступенях
В переулке у дома Данте —
Не дождёшься его возвращенья…
День уйдёт. Будет вечер длинный.
Окружат тебя жаром стены.
Резкий бег облаков старинных,
Перепутав лунные тени,
Превратит дома в гобелены,
Бесконечно сменяя картины…
Почему же ты сел на ступени
В переулке у дома Данте?
. . . . .
У Челлини — чеканке учиться,
У Макиавелли — как издеваться,
А у этого флорентийца —
Научиться не возвращаться…
135.
ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Флоренция
Всё сдвинуто, всё не на месте…
Тоску подавляя строкой,
Опять — то ли нет, то ли есть он —
Дрожит ненадёжный покой,
Опять не в гостях и не дома
В пустых переулках кружу,
Опять никому не знакомый
На тёмную площадь вхожу,
Где серые стены под утро
Тяжёлый туман холодит,
Где с фрески спустившийся отрок
На камне со мной посидит —
И вся галерея Уффици
На площадь выходит за ним,
И лица, знакомые лица
Проходят одно за одним…
А горы, лиловые горы,
Флоренцию спрячут в кольцо,
И глянет с вершины на город
Усталой Мадонны лицо.
136.
Не на краю света,
Так на краю века
Как, перейдя Лету,
Войти в с в о ю реку?
Войти в неё дважды,
Порвав судьбы петли?
Да разве так важно,
Теченье есть, нет ли?
Коцит ли то, Стикс ли —
Различий тут нету.
Чуть ли не все стихли,
Не перейдя Лету.
И кто кому снится —
Кого ты тут встретишь
На берегу Стикса?
Одних, других, третьих…
Пенсионер важный,
Харон сосёт водку,
И напрокат даже
Тебе не даст лодку.
А вброд рискнуть — кануть.
Жди, соловей, лета,
Пока Сизиф камнем
Не запрудит Лету,
Внеся свою лепту,
Входя в свою реку —
И на краю света,
И на краю века.
137.
Д. Долинскому
Подглядев у альпийских разломов
Острия этих стрельчатых скал,
Кто-то контур Господнего дома
С их гранитной толпы срисовал —