едва ощутимо подкидывает.
Села, недоумевающе оглядываясь, и услышала скорбный вздох со стороны.
– С раннего утра так, – поведала моя Тори, поднимаясь и подходя ближе, устроилась на краешке моей постели, встревожено заглянула в глаза и прошептала так тихо, словно боялась, что нас стены услышат: – Прислуга шепчется, что это риян Йорген контроль над своей силой потерял.
Мне стало страшно. До накатившей волной дурноты. От воспоминаний о Йоргене в целом плохо становилось, но осознавать, что он владеет вот такой силой… или владел? Контроль-то потерял.
– Можно что-нибудь сделать? – тоже шепотом спросила я в ответ.
Тори несколько мгновений вглядывалась в мои глаза, а затем отрезала:
– Не попадаться ему на глаза, мир мой.
И поднялась, чтобы отойти к шкафу и зарыться в его не принадлежащее мне содержимое со словами:
– Её величество желает с тобой завтракать.
Что ж, я тоже желала побеседовать. Если кто и мог приструнить Йоргена и обезопасить меня от него, то только королева. Ей он, в каком бы бешенстве не находился, подчиняется, переступая через собственные желания и гордость.
Она – моя единственная надежда на подобие спокойной жизни.
Так что в умывальную я поспешила первой, Тори с платьем скользнула следом.
* * *
На выходе из моей гостиной уже ожидала стража… не моя. Я этих мужчин не знала и, более того, видела впервые, но это не помешало им, всем троим, низко поклониться и без слов повести меня… прочь из дворца.
Королева ожидала в парке, в одной из просторных белокаменных беседок, украшенных цветущим вьюном. Вот только атмосфера была напряжённой, даже многочисленные кусты словно бы чуть прикрыли свои пёстрые цветы, да молчали птицы, потревоженные дрожью, которая отголосками проникала даже сюда, в сад.
– Сияния утру вашего величества, – я склонилась, как могла, не слишком ловко и грациозно, но низко, просительно, едва ли не умоляюще.
Движение правительственной ладони, и все фрейлины, с которыми королева делила завтрак, поднялись и упорхнули. Даже те, кому на вид было уже очень много лет, проявили грациозность и ловкость, приковывая зачарованный взгляд к каждому своему движению.
Но я держала себя в руках и в преклонении ровно до тех пор, пока каждая из женщин, все семь, не удалились, оставляя нас с её величеством наедине. Нет, всюду сновала стража, наготове с подносами притаилась прислуга, ожидая сигналов, но конкретно здесь, рядом с этой беседкой, были лишь мы двое.
– Иди сюда, – велела та, кому даже кусок в горло не лез.
Выпрямившись, я приблизилась на негнущихся ногах, взобралась по двум имеющимся ступенькам, после резкого жеста опустилась на плоскую подушечку поверх каменной скамьи за стол и, помедлив, не поднимая головы, подняла взгляд.
Наши глаза встретились.
Мои, тёмно-зелёные с золотыми вкраплениями, и её – глубокие, тёмные настолько, что не представлялось возможным опознать цвет. Карие? Тёмно-красные?
Она побледнела. Не прямо сейчас, нет, но с момента нашего первого завтрака её светлая кожа словно утратила сияние, не светилась изнутри. Наверно, именно поэтому так ярко выделялись тени под глазами, и казалось, что чёрные, сейчас спокойно лежащие на плечах и спине волосы стали ещё чернее.
Королева выглядела уставшей. Смертельно уставшей от всей своей жизни, но лишь сила воли и упрямство не позволяли ей опустить руки.
Что ж, я тоже могу быть упрямой. И на своём настаивать я тоже умею. Особенно теперь, когда на своём собственном опыте пришлось убедиться: моя первоначальная тактика поведения оказалась неверной. Молчаливое подчинение не способствовало выживанию, оно его подорвало.
– Что случилось вчера вечером? – холодно, повелительно потребовала она ответа, даже не взглянув на всё то, от чего буквально ломился накрытый к завтраку стол.
У меня аппетита тоже не было совершенно.
– Риян Йорген напал на меня, – скрывать мне было нечего, но, не смотря на решимость добиться своей защиты, голос всё равно дрогнул.
А у королевы медленно сжались в узкую полоску губы. Это было всем проявлением эмоций, которое она себе позволила.
И я рассказала. Обо всём, что случилось после того, как мы с ним покинули мою гостиную. О каждом действии, о каждом слове, обо всём… кроме девочки в тюрьме. Не знаю, почему я смолчала о ней. Умом понимала, что она тоже представляет для меня угрозу, но тот же ум упрямо твердил: если в деле с рияном королева ещё будет себя сдерживать, то бедному, и без того запуганному до жестокости, до отчаяния ребёнку может совсем не поздоровиться.
Поэтому о девочке не сказала, соврав, что не понимаю, как оказалась в тюрьме взаперти. Упомянула об этом вскользь, не вдаваясь в подробности, и тут же посмотрела королеве в глаза. Твёрдо, решительно, мрачно.
– Да, – проговорила с дрожью, – риян Йорген спас меня от верной гибели в тюрьме вашего величества. Но благодарности он не дождётся, потому что исключительно по его вине я в этой самой тюрьме и оказалась.
Я правда старалась говорить тихо, так, чтобы только её величество меня слышала. Но голос звенел и срывался от эмоций, которые, как мне ошибочно казалось, закончились ночью… не закончились вот.
Ещё и мать моего «жениха» внезапно отметила:
– Ты плакала.
Да, с утра в умывальной видела своё бледное лицо, красные припухлости вокруг глаз и сами глаза – выцветшие, безжизненные.
– Да, знаете, был повод, – ответила враждебно.
И, не спрашивая разрешения, протянула руку, переставила себе поближе пустой хрустальный бокал, затем подхватила графин и с трудом, расплескав пару капель по белой скатерти, но налила себе приятного на вид, розово-оранжевого сока.
– Даже несколько, – добавила, подумав.
Отставила графин, ухватилась за бокал, но пить не стала, вместо этого подняла взгляд на задумчиво меня рассматривающую женщину и… рискнула:
– Не знаете, почему все дети во дворце шарахаются от меня, как от чумной?
На ответ особо не рассчитывала. Она не из тех, кто, даже зная правду, легко будет её озвучивать. Вот поэтому я слов и не ждала, притянула бокал к лицу, сделала два растерянных глотка сока, едва ли ощутив его вкус.
И услышала просто потрясающее:
– Твоя подруга Арими балуется запрещёнными ритуалами, для большинства из которых нужна детская кровь, для меньшего количество – жизнь.
Да-а, поистине потрясающее открытие! Я так соком и подавилась, закашлялась, окончательно испортив скатерть, и даже платье и то умудрилась испачкать, но ох, как же оно меня сейчас не волновало.
С грохотом отставив бокал на стол, схватила салфетку, как могла всё вытерла, а после взглянула на королеву, уже не скрывая своей злости.
– Знаете, – прищурилась в негодовании, – есть вещи, о которых полагается сразу предупреждать.
Она даже если и знала, то не отреагировала никак. Лишь подхватила собственный бокал, наполненный чем-то тёмным, поблескивающим красным и отчётливо напоминающим вино, совсем не по-королевски откинулась на низкую спинку скамеечки и воззрилась на меня уже оттуда, потягивая напиток.
И кто-то просто не выдержал.
– Запрещённые ритуалы на крови детей как раз одна из таких вещей! – я не кричала, хватило ума сдержаться, но шипела, и шипела громко, от переизбытка эмоций сжимая край стола.
Но всё, что услышала в ответ, это странно-задумчивое:
– Ты изменилась, Али.
Сердце гулко застучало в груди с такой силой, что всё тело начало шататься ему в такт. Слова королевы не просто разозлили – они взбесили! Не представляю, откуда во мне нашлись силы удержаться и просто не послать её.
Она же меня даже не слышит. Я ей про баню, она мне про вшей. Я ей про необходимость сотрудничества, она мне «ты изменилась, Али». Да какая я ей Али?! Дуру зачем включать? Именно в этот момент, в такой важный, решающий даже. И я понимаю, что кругом уши, ну так и называла бы меня себе дальше не моим именем, но она же не просто назвала. «Ты изменилась, Али»!
Бывает так много эмоций, что ты слов не находишь.
Вот и я не нашла. Поставила локти на стол, прижалась закрытыми глазами к костяшкам больших пальцев и замерла, силясь перебороть саму себя, не наделать глупостей и найти верное решение насущной проблемы.
Всех проблем.
– Послушайте, – говорить сложно было, но лучше сейчас себя пересилить и говорить продолжить, чем потом горько о молчании сожалеть, – так мы с вашим величеством ничего не добьёмся.
Отняв руки от лица, взглянула на королеву и с неприязнью поняла, что зря на глаза давила – перед ними теперь всё плыло и не фокусировалось.