Читать интересную книгу Песня - Людмила Зыкина

Руководители делегации предложили мне как неизменной участнице многих таких концертов ответить этому журналисту. Помню, начала я говорить о том, что трудолюбие советских людей всем хорошо известно. Это их трудом за такой короткий срок Россия стала мощной мировой державой. А жизнелюбия, задора нашим людям не занимать — иначе бы нам было многое не по плечу. Даже в прошлой войне, принесшей советскому народу столько бед, люди не теряли самообладания. Ярким доказательством того служат советские песни. Тогда звучали и торжественные, мобилизующие песни, такие, как «Вставай, страна огромная» Александрова, и лирические, например «С берез неслышен, невесом…» Блантера, и шуточные «Вася-Василек», «Самовары-самопалы» Новикова, и многие другие, которые поднимали дух людей, внушали им веру в неизбежную победу. Ну а что в мирное время нам просто нельзя без юмора и шутки — это каждому ясно. Для иллюстрации я пропела по куплету из каждой песни прямо перед наставленными на меня кино– и телекамерами…

Начало наших гастролей в США в 1972 году совпало с открытием выставки художественного творчества народов СССР. По этому торжественному случаю в Вашингтон прилетела министр культуры СССР Е. А. Фурцева. В США о ней говорили и писали как об авторитетной и эрудированной личности, более десяти лет занимающейся сложными вопросами культуры.

Наблюдая за Екатериной Алексеевной со стороны, трудно было не восхищаться её поразительной трудоспособностью, целеустремленностью и преданностью делу, которому она служила.

Мне довелось слышать, как Екатерина Алексеевна отстаивала в споре с французскими гостями академические традиции оперного театра. Она доказывала непреходящее значение западной и русской оперной классики, с гордостью говорила о единственном в мире московском музыкальном театре для детей.

Мне рассказывали, какое впечатление на западных представителей — участников конференции министров культуры европейских государств в Венеции — произвела энергичная, наступательная позиция советской делегации во главе с Е. А. Фурцевой.

Во время гастролей по Сибири в феврале — марте 1970 года (в маршрут были включены Барнаул, Красноярск и Новосибирск) я видела, с какой безжалостной самоотдачей выполняла Екатерина Алексеевна намеченную программу. С утра по две-три встречи с партийным активом города, вечером — обязательное посещение театральных спектаклей, беседы с актерами — она интересовалась их творческими и бытовыми нуждами, тут же, на месте, оказывала помощь.

Екатерина Алексеевна обладала удивительной способностью общаться с аудиторией, располагать к себе слушателей. Чего стоила одна ее фраза, которую она любила повторять, выступая перед деятелями искусства: «Направляясь к вам, я подготовила доклад, вот он, — говорила она, показывая странички, — но мне хочется видеть улыбку ваших глаз». И, отложив в сторону заранее написанный текст, заводила непринужденный, задушевный разговор об актуальных проблемах творчества.

Я дописываю эти строки по следам скорбных событий. Рано утром 25 октября 1974 года я выехала на концерты в Горький, где открывался пленум Союза композиторов РСФСР. За час до выступления мне сообщили, что Екатерины Алексеевны не стало…

В тот вечер я пела партию из оратории Родиона Щедрина «Ленин в сердце народном». Угасли последние такты оратории, и присутствовавшие в зале вместе с исполнителями на сцене почтили вставанием память замечательного человека, пользовавшегося искренним уважением и любовью советской художественной интеллигенции, всех, кому хоть раз в жизни посчастливилось встречаться с этой женщиной.

За год до гастролей в Японии импресарио Исия-сан, — кстати, певица в прошлом — обратилась с просьбой в Министерство культуры СССР направить «наиболее характерного исполнителя русского фольклора». Выбор пал на меня.

Я заранее начала готовиться, репетировать. И хоть к тому времени в Японии меня уже немного знали (фирма Victor выпустила два «гиганта» с моими песнями), волнения от этого не убавилось. Как-то примут русскую песню в Стране восходящего солнца? Хочешь не хочешь, а языковый барьер остается. Опере, особенно классической, а тем более балету во сто раз легче и проще. Да и аккомпанирующий состав для японских зрителей необычен: два баяна, одна балалайка да гитара.

Прибыли пароходом из Находки в Иокагаму, приносят мне японскую газету, переводят: «…Впервые русская певица будет выступать с сольными концертами в Японии». Лучше б не показывали мне тогда эту газету… Даже выходить на сцену страшно стало. Не заезжая в гостиницу, отправились в концертный зал, где через день должна была состояться наша премьера. Осмотрели сцену, решили попробовать микрофоны. А звук поплыл. Сверху доносился какой-то шум, словно кто-то стучал молотком по крыше. «И так волнений хватает, а тут еще, наверное, ремонт затеяли», — подумала я. Только после репетиции наша импресарио объяснила, что в Токио было землетрясение, от которого покачивались здания даже с мощными стенами и фундаментом. Но чтобы лишний раз не беспокоить, решили ничего нам об этом не говорить.

Как сейчас помню, в день премьеры повезли нас из гостиницы в токийский концертный зал «Хосей Ненкин». Вышли из автобуса, сопровождающий подводит нашу группу ко входу, а там висит огромная афиша. Спрашиваю, что значат иероглифы справа от моего портрета. «Известная певица из Москвы. Выступала в самодеятельности. Работала токарем на заводе».

Потом, во время гастролей, ко мне не раз приходили за кулисы японские рабочие, профсоюзные активисты. Они приносили ту же афишу, уменьшенную до размеров программки, тыкали пальцем в те же самые иероглифы и спрашивали, так ли все на самом деле. Даже этим дружески настроенным людям трудно было поверить, что в СССР искусство не является монополией какого-то избранного круга.

Я объясняла: да, все правда. Говорила, что у меня на родине таланту не дадут погибнуть. Он обязательно раскроется. Моя собственная судьба тому яркий пример. Когда в школе, на заводе, в швейной мастерской узнавали, что я пою, меня не просто отпускали, меня отправляли на занятия в кружок художественной самодеятельности.

Но когда впервые узнала я, что понаписали в газетах и афишах, прямо как-то оробела. Ну и надавали авансов! Теперь придется отрабатывать. Первый концерт покажет, на что мы способны…

Накануне всю ночь не спали. Думали, гадали, спорили — лиха беда начало! Может, спеть народную японскую песню на японском языке, чтобы чуточку успокоиться, пустить, как говорят, пробный шар — проверить реакцию зала, а может, исполнить уже известные здесь «На позицию девушка» или «Катюшу», которые тоже значились в программе?

И все же я решила, что от своего не отступлю. Будь что будет, но концерт откроет фольклорная жемчужина — акапельная «Сронила колечко», которая задаст тон нашей народной группе.

Помню, на первом куплете голос чуть дрожал от волнения, но я быстро освоилась и песню допела уже на ровном и гладком дыхании. Тишина в зале стояла необычайная. Зрители даже как-то опешили от такого начала. А мои музыканты — Шалаев, Крылов, Миняев и Рожков — переминались с ноги на ногу в кулисе, с тревогой ожидая, как пройдет выход.

Обычно я с некоторой сдержанностью отношусь к оценкам зарубежных музыкальных критиков из-за их излишней восторженности. Но на этот раз после всех раздумий, волнений и переживаний мне было особенно приятно прочесть: «Со сцены в зал не неслось оглушающего рева электроинструментов. Певица пела безо всякого сопровождения, своим голосом она творила прекрасное прямо у нас на глазах, прикасаясь к душам и сердцам слушателей очаровательными звуками русской народной песни».

С первыми аплодисментами у всех нас будто выросли крылья.

Наряду со старинными народными большим успехом в Японии пользовались современные советские песни об истории нашей страны и прежде всего о Великой Отечественной войне. Словно черпая информацию из хрестоматийных текстов, японцы вслушивались в песенный рассказ о великой борьбе и славной победе. Как-то по-особому взволнованно прозвучала песня «Лишь ты смогла, моя Россия» Серафима Сергеевича Туликова на концерте в Хиросиме после посещения мемориального музея жертв атомной бомбардировки 1945 года.

Вслед за исполнением песни Е. Калугиной краткое содержание которой излагалось в программке, группа юношей передала мне сувенир — гирлянду из бумажных журавликов, ставших в Японии символом мира, символом надежды на лучшее будущее.

Ой война, война —Смерть горбатая,Пропади навек,Распроклятая!

Мне рассказали о хрупкой девочке по имени Садако Сасаки, которая умерла от лейкемии в 1955 году под влиянием облучения от атомного взрыва. Ей было тогда всего двенадцать лет. Неизлечимо больная, она стала вырезать из бумаги журавликов — в Японии существует поверье, что недуг отступает, если больной сделает тысячу таких бумажных птиц. Садако умерла, когда их было шестьсот сорок три. И вот японские дети сделали три миллиона таких бумажных журавликов, которые были положены в парке Мира Хиросимы у памятника Садако — девочка, стоящая на стабилизаторе атомной бомбы с журавликом в руках, простертых к небу.