Хоть помышлял о большем и о многом,
И мне ль роптать в бессилии убогом
На то, что помысел не в силах тленный
Живописать сей образ несравненный,
Влекущий сердце к выспренним чертогам.
Но тот, кто жаждет видеть те красоты,
Благодаря которым смертный жив,
Не чает встретить это совершенство,
Но добродетель, душу оперив,
Взнесет ее в надмирные высоты:
Лишь там узрит и обретет блаженство.
CVI
Столь горячо желание мое,
Велящее последовать за донной,
Войну со мною ведшей непреклонно,
Покуда небо не взяло ее,
Что я подчас, впадая в забытьё,
Себе в мечтах представлю упоенно,
Как, оторвавшись от земного лона,
Вершу полет в иное бытиё,
Пересекаю сферы, достигаю
Блаженных сонма, где твой трон, Господь,
И вижу ту, кто манит в эти дали,
Во всей красе, и вот я умолкаю.
Когда же духи возвратятся в плоть,
Ищу я мира, но найду едва ли.
CVII
Пока к парнасским славным двум вершинам
Взойти я чаял, веря: изопью
Священную кастальскую струю,
Приму листву, что Фебом-властелином
Была любима, – ладом пусть не чинным,
Но звонким, легким пел я песнь свою,
Чтоб в древних сочинителей семью
Однажды мне войти смиренным сыном.
Но стал подъем круте́нек и тяжел,
И возраст убелил мои виски,
Лишив надежд на славу пьедестала,
Надломленный, оставил я глагол
Поэзии, отныне ни строки,
И мысль, когда-то резвая, устала.
CVIII
Парнасских вод источником живым
И той листвой, для Феба драгоценной,
Амор меня манил, я неизменно
К ним шел, двум звездам следуя благим,
По темному пути, руководим
Их столько раз воспевшею Каменой;
Однако же Фортуной дерзновенной
Мне возбранялось приближаться к ним.
Всему виною, верю, разум скудный,
Мне не подняться к вам в такую высь,
А обучаться – где уж там, и поздно.
Душа, покойся! Сколько я ни тщись,
Мне горько, что листвой победоносной
Не увенчаюсь, путь свершая трудный.
CIX
Куда страшнее ожиданье смерти,
Чем сам конец земного бытия;
И не было незыблемей ея,
Нет и не будет на подлунной тверди!
Бег жизни краток в дольней круговерти,
Ни вспять пойти, ни отдохнуть нельзя,
И сколько бы ни радовался я,
Всё кончится стенаньями, поверьте.
Так почему же доблесть нам чужда,
Дарующая славу? С ней во мраке б
Мы не блуждали, был бы срок длинней.
Она дарует честь, и навсегда;
Она счищает временну́ю накипь;
Она – украса долгой жизни дней.
CX
Нас бурями трепало и секло,
Нам выпало всё то, чем волны злые,
Шальные ветры, шквалы роковые
Чреваты; но не мощное весло
От скал и скрытых рифов нас спасло,
Не парус вынес из пучин стихии,
И не маяк нас вел в часы лихие,
А Тот, всесильный, с кем всегда светло.
И вот пришла пора на утлой лодке
У камня в тихой гавани пристать,
Который в храме две стены стыкует,
И здесь окончить жизни срок короткий
В любви к Тому, кто дарит благодать,
Когда смиренный дух ее взыскует.
CXI
Нередко, обращая взор назад,
Я проживаю, как в былые годы,
Свои утраты, промахи, невзгоды
И неисполненных желаний ряд;
Дрожу при мысли, сам себе не рад,
Что то, что всем дается от природы,
Ушло, как вешние уходят воды,
Навек, и слезы мне туманят взгляд.
Но верно ль, что все бедствия низрину,
Коль в этой жизни, жалкой и пустой,
Сверну на путь добра и благостыни?
Ведь я уж миновал свою вершину,
Возврата нет к моей поре златой,
Зато конец не за горами ныне.
CXII
Бегут за днями дни, а бедолага,
Которому они могли бы дать
И славу, и земную благодать,
Не зрит, как сам себя лишает блага;
В его душе царит к безделью тяга —
Отсюда лень и склонность оправдать
Истому и, раскаявшись, рыдать,
Но горя слезная не смоет влага.
Луч утра муравья всё лето будит,
И копит он, предвидя холода,
Запас, пока довольно не добудет.
Ленивому же всё не так всегда:
Умрет зимой иль побираться будет;
Но ведь не словишь рыбку без труда.
CXIII
Нас озаряет свет всевышней воли,
Нам сокровенный приоткрыт тайник,
Откуда явлен лучезарный лик
Бредущему в томительной юдоли;
И Господа узревший поневоле
Теплеет сердцем, где вскипает вмиг
Блаженного усердия родник,
Врачующий и горести, и боли.
А мы, коснея в злобе, спеси, фальши,
Упорствуем в неведенье своем,
Минутный зов приняв за дар нетленный:
По ложному пути влачась всё дальше,
Мы, горемыки, мира не найдем
И не избегнем огненной геенны.
CXIV
Усталый дух мой, обрати же взгляд,
Взгляни, стоишь на кромке у предела,
Грешил страстями в жизни то и дело,