Читать интересную книгу Механизм желаний Федора Достоевского (главы из романа) - Ася Пекуровская

"К 1-му февраля 1844 г., - снова документирует О.Ф. Миллер со слов д-ра Риезенкампфа, - опять выслали из Москвы 1.000 рублей, но уже к вечеру в кармане у него оставалось всего сто" (44).

"... Достоевский действительно всю свою жизнь крайне нуждался в деньгах, - суммирует М.В. Волоцкой, - но причины этой нужды были чрезвычайно своеобразны... Для человека с другим характером - доходов Достоевского было бы более чем достаточно для вполне обеспеченной жизни. Достоевский же терпит острую нужду еще в то время, когда получает от опекуна регулярно по 4.000 [ассигнациями] рублей в год, не считая офицерского жалованья" (45).

Ф.М. Достоевский был не первым наследником, попытавшимся склонить П.А. Карепина к мысли о преждевременной раздаче оставленного доктором Достоевским "богатства". Письменная заявка брата Михаила, по праву старшинства опередившего его, нашла в П.А. Карепине благосклонного читателя, что не могло не послужить прецедентом. "Тот, конечно, по доброте своей обещал ссудить несколько денег в счет доходов с имения, которых в наличности не было ни копейки", - оповещает А.М. Достоевский читателя об успешной попытке старшего брата, обратившегося к П. А. Карепину за ссудой в счет будущей женитьбы. Однако Ф.М. Достоевский, возможно, пустив в ход свой особый сочинительский дар, слишком усложнил фабулу и не нащупал правильного хода. "Должен я был около 1200 руб., должен был наделать про запас платья, должен был жить в дороге ... да, наконец, иметь средства обзавестись кой-чем на месте..." (46) - писал он по первому заходу, объясняя необходимость подать в отставку этими нуждами. Ответное сочувствие опекуна достигнуто не было. В другой заход, тоже обреченный на неуспех, необходимость отставки была представлена через нужду оставаться в Петербурге.

На третий заход фабульного запаса не хватило вовсе.

"Почти в каждом письме моем я предлагал Вам, как заведующему всеми делами семейства нашего, проект о выдележе... части моего имения за известную сумму денег. Ответа не было никакого", - напишет он, уже взывая не к разуму, а к чувству.

Вы можете отвергнуть теперь эти предложения по тысяче предлогам. - Но несколько строчек самых откровенных с моей стороны, эссенции всего, что до сей поры было писано и говорено с обеих сторон, теперь, в настоящую минуту, необходимы ... Неужели ... вы захотите еще употребить ту власть, которая вам не дана, действовать в силу тех побуждений, которые могут управлять только решением одних родителей, наконец, играть со мною роль, которую я в первую минуту досады присудил вам неприличною. - Неужели и после этого всего вы будете противиться, ради моей собственной пользы и из сострадания к жалким грезам и фантазиям заблуждающейся юности... до сих пор не постигаю причины, заставившей вас, приняв в соображение ваше участие в семейных делах наших, отстраниться от меня и предать меня самым неприятным гадостям и обстоятельствам, которые только были на свете" (47).

Обратим внимание, что, являясь просителем, Достоевский нацелен не на то, чтобы добиться от Карепина выполнения своей воли, а на подтверждение вероятности или даже необходимости того, чтобы просьба сочинителя была непременно отклонена опекуном, что в результате и происходит. Желание получить наследство как бы неотделимо у него с желанием принять отказ, возможно, дающий ему право на новые обвинения. Вероятно, впервые после смерти отца Достоевский позволяет себе "высказаться". И тут важен такой нюанс. Достоевский вряд ли бы пожелал обвинить Карепина в театральности, так сказать, в игрании роли, причем родительской, если бы Карепин не нарушил существенного пункта отцовского контракта, а именно, не затронул тему нищеты в непочтительном, то есть неправильно взятом "тоне". "Но тон письма вашего, тон, который обманул бы профана, так что он принял бы все за звонкую монету, этот тон не по мне. Я его хорошо понял и он же мне оказал услугу, избавив меня от благодарности", - заявляет он в письме от 19 сентября 1844 года). И согласись П.А. Карепин называть мнимое мнимым даже условно, то есть пожелай он видеть в капризе необходимость, контракт с ним вряд ли был бы расценен Ф.М. Достоевским как "предательство".

"Вы едва почувствовали на плечах эполеты, довольно часто в письмах своих упоминали два слова - наследство и свои долги; я молчал, относя это к фантазии юношеской, твердо зная, что опыт, лета, поверка отношений общественных и частных лучше Вам истолкуют, но теперь хочу упоминуть, что первое слишлом миниатюрно ... - пишет Карепин (48).

"Вам угодно было сказать несколько острых вещей насчет миниатюрности моего наследства, - отвечает оскорбленный Достоевский. - Но бедность не порок. Что Бог послал. Положим, что вас благословил Господь. Меня нет. Но хоть и малым, а мне все-таки хочется помочь себе по возможности, не повредя другим по возможности. Разве мои требования так огромны. Что же касается слова наследства, то отчего же не назвать вещь ее именем" (49).

"Долги, превышающие состояние, простятся богачу. Даже в иных случаях на это обстоятельство везде смотрят с уважением. Бедняку дают щелчка... Меня мучили долги, с которыми я три года не могу расплатиться. Меня мучила безнадежность расплаты в будущем. И потому я вышел в отставку единственно с целью уплаты долгов известным образом - разделом имения (по справедливому замечанию вашему, весьма и даже донельзя весьма миниатюрного, но для известных целей годящегося)" (50).

Впоследствии концепция "назвать вещь ее именем", расширенная до включения в нее различных случаев пренебрежения его нуждами, служила для Достоевского важным критерием оценки человека.

"Но какова же сестра Саша? - писал он брату Михаилу из Семипалатинска. - За что она нас всех заставляет краснеть? Именно краснеть! Ибо все в семействе нашем благородны и великодушны. В кого она так грубо развита? Я давно удивлялся, что она, младшая сестра, не хотела никогда написать мне строчки. Не оттого ли, что она подполковница?" (51).

Поправка к мифу о бедности, внесенная П.А. Карепиным, имела и другой, не менее существенный аспект. Если опекунство доктора Достоевского проходило под знаком "сочинительства", то П.А. Карепин, не причастный к творчеству и не испытывавшего перед сочинителями никакого пиитета, вероятно, принимался Достоевским в качестве самозванца.

"Вам ли оставаться при софизмах портических, в отвлеченной неге и лени Шекспировских мечтаний? На что они, что в них вещественного, кроме распаленного, раздутого, распухшего - преувеличенного, но пузырного образа?.. - писал Карепин.

"Если вы считаете пошлым и низким трактовать со мною о чем бы то ни было,.. то все-таки вам не следовало бы так наивно выразить свое превосходство заносчивыми унижениями меня, советами и наставлениями, которые приличны только отцу, и шекспировским мыльным пузырем. Странно: за что так больно досталось от вас Шекспиру. Бедный Шекспир!" - отвечал ему оскорбленный Достоевский (52).

Затронув тему нищеты как двойной конфликт богатого с бедным и делового человека с мечтателем, Карепин, хотя и подарил будущему автору, как нам придется убедиться, сюжет для нескольких сочинений, оказался первым в списке врагов на жизнь. И сколь бы велики ни были убеждения близких в том, что "ежели б он видел и знал Петра Андреевича, то не утерпел бы и полюбил бы его всей душой, потому что этого человека не любить нельзя", Достоевский оставался непреклонен в своей враждебности. Но и Карепин, вероятно, отвечал Достоевскому тем же чувством с той только разницей, что выражал его в более сдержанных тонах.

"Жаль, что не упоминаешь о брате Федоре; он, вероятно, поэтизирует, делает Карепин собственноручную приписку в письме жены к Андрею Достоевскому в марте 1849 года, то есть за месяц до ареста писателя. - Если и увлекся он в область мечтательную, в вихрь ласкательств, авторских и артистических, наступит, несомненно, время, что права крови заговорят, и он сам удивится: почему чуждается близких" (53) .

"... Мы не знаем подробностей, но скорбим бесконечно о жалкой участи брата Федора, - делает новую приписку Карепин, уже в письме к тому же корреспонденту от 5 января 1850 года, то есть вдогонку отправленному на каторгу Достоевскому. - Конечно, ты чужд также подобных сведенией, да и старайся, чтобы ни одним словом, ни же помышлением тебя не коснулось, а скорбеть неизбежно ... Да будет упование на милость Создателя и Начальства неизменным, и ему и всем нам в отраду несчастному" (54).

В преломленном виде конфликт с П.А. Карепиным нашел воплощение в первом сочинении Достоевского, "Бедные люди", работа над которыми велась чуть ли не параллельно с их перепиской. Вероятно, сочтя недостаточным отпор, данный опекуну в эпистолярной и частной форме, Достоевский вводит Карепина в собственную повесть, отведя ему "гнусную" роль помещика Быкова, то есть старого волокиты, которому предстояло сначала обесчестить, а потом жениться на безответной и бедной девушке "Вареньке". И если в подтексте реальной переписки Достоевского с Карепиным тема бедности трактуется как высокомерие богатого к бедному, то в подтексте "Бедных людей" оно приобретает смысл соблазнение богатым бедной. Углубление роли, навязанной Достоевским Карепину в "Бедных людях", осуществляется за счет переведения ее в эротическую сферу, ставшую мерой проявления власти. Скорее всего, в замысел сочинителя входило объявить реальному П.А. Карепину, предложившему реальной сестре Достоевского, Варе, контракт, замешенный на высокомерном презрении к бедности, о недействительности их брака. Карепинская роль узурпатора родительского наследства и оскорбителя чести автора "Бедных людей" соответствует его роли соблазнителя собственной жены. Навязчивая идея Макара Девушкина расстроить брак Вареньки с помещиком Быковым ретроспективно повторяет мечту реального Достоевского освободить сестру от брака с опекуном. Припомним, что Карепин был на 26 лет старше В.М. Достоевской.