народа этой далекой страны.
А. Белькович
Ранджит Дхармакирти
И БУДЕТ ДЕНЬ
Повесть
රංජන් ධර්මකීර්ති
එය තවත් දවසකි
කොළඹ
1979
1
Однажды вечером я стоял у окна своего кабинета. Мерно и монотонно шумел дождь, начавшийся вскоре после полудня. Было грустно, тоскливо, одиноко. Я чувствовал себя подавленным и вялым. Не хотелось ни читать, ни писать. Было чуть больше шести часов, а на улице — так темно и пустынно, словно уже наступила полночь. Когда дождь немного стих, по улице заскользили тени редких прохожих, над которыми колыхались раскрытые зонтики. Я обратил внимание на одного прохожего, который шел не спеша, внимательно вглядываясь в номера домов. Поравнявшись с нашим домом, он остановился, распахнул калитку и зашагал по дорожке, ведущей к входной двери. Когда я, выйдя в прихожую, открыл дверь, он уже поднялся по ступенькам и стоял на крыльце.
— Вы господин… не так ли? — спросил гость, складывая зонтик.
— Да. Проходите, пожалуйста.
Он стряхнул с зонтика капли дождя и, тщательно вытерев ноги, вошел в дом. Мой гость был молодым человеком лет двадцати трех — двадцати пяти, коренастый, с приятным лицом светло-шоколадного цвета. Ему, наверно, долго пришлось идти под дождем — по рубашке расплылись мокрые пятна, и она прилипла к телу. Хотя я его совершенно не знал и предполагал, что он непременно обратится ко мне с просьбой, его приход в тот дождливый вечер, когда так остро чувствовалось одиночество, обрадовал меня. Я проводил его в свой кабинет. Он осторожно присел на краешек стула и улыбнулся располагающей улыбкой, обнажив два ряда ослепительно белых зубов.
— Мне очень нужно поговорить с вами. Но может быть, я пришел некстати и помешал вам?
— Нет-нет, нисколько, — ответил я. — Не волнуйтесь и расскажите, что привело вас ко мне.
— Но дело настолько необычное, что я долго не решался беспокоить вас. — Мой гость смутился и замолчал.
— Каким бы необычным ваше дело ни было, вы пришли ко мне, и я должен вас выслушать.
— То, что произошло в моей жизни, может послужить основой для хорошего рассказа. Мне очень нравятся ваши произведения, я и решил обратиться к вам.
Обычная история! Сейчас он начнет расхваливать мои книги, а потом попросит оказать услугу. Я почувствовал разочарование.
— О том, что с вами приключилось, лучше вас никто не напишет.
— Я несколько раз пробовал, но ничего не вышло. Если вы не можете выслушать меня сегодня, назначьте любой другой день.
Слушать его историю не имело никакого смысла, но просил он так робко и смущенно, что я согласился. Я боялся к тому же, что от него будет не так-то легко избавиться, — лучше уж пожертвовать этим тоскливым вечером, все равно никакого настроения чем-нибудь заняться у меня не было.
— Ну что ж, рассказывайте… — Я достал из шкафа бутылку арака и два стакана. — Выпьете?
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Я пью очень редко.
— Сегодня как раз подходящий день.
Я наполнил стаканы, уселся напротив него и поднял стакан, приглашая выпить арака.
Мы посидели еще немного, болтая о том о сем и потягивая арак, а затем он начал свой рассказ. Речь его была выразительной и порою лиричной. Говорил он долго, лишь изредка останавливаясь, чтобы пригубить свой стакан, и, когда я проводил его до калитки, было уже далеко за девять.
Его рассказ оказался довольно обыденной, сентиментальной и малоинтересной историей. В любом книжном магазине можно найти десятки, а то и сотни книг, в которых нудно и многословно описываются подобные любовные истории, и на следующий день я и думать забыл о моем госте. Правда, он приходил еще пару раз — по счастью, когда меня не было дома, — и непременно оставлял записки, интересуясь, не послужила ли его история сюжетной основой какой-либо повести. В конце концов я написал ему письмо, где упомянул, что я приступил к работе над новым романом, который был задуман уже давно, и намекнул, что ему не мешало бы оставить меня в покое.
Прошло три или четыре года. Я как-то решил навестить своего друга. Был чудесный вечер, и я подумал, что лучше пройтись пешком. Когда я миновал университет Видйодая и вышел на улицу, ведущую в сторону Раттанапитии, меня остановил раздавшийся сзади голос:
— Здравствуйте, господни… Что привело вас в эти края?
Я оглянулся и сразу же узнал молодого человека, который приходил в мой дом тем дождливым вечером. Но как он изменился! Когда-то пышущее здоровьем и жизнерадостностью лицо осунулось, щеки ввалились, глаза запали. Удручающее впечатление производила и одежда — сильно заношенные черные брюки, давно не стиранная белая рубашка.
— Иду друга проведать. Он живет неподалеку.
Оказалось, что нам по дороге, и мы пошли вместе. Было видно, что моего знакомого одолевают невеселые мысли, и большую часть пути мы прошли молча. Разительная перемена, происшедшая в его облике, сильно заинтересовала меня, и, когда мы подошли к переулку, где он жил, я попросил разрешения зайти к нему попозже. Моего друга не оказалось дома, и на обратном пути — гораздо раньше, чем предполагал, — я свернул в уже знакомый мне переулок и без труда отыскал жилище моего давнего гостя. Он познакомил меня со своей женой — миловидной женщиной, более очаровательной, чем можно было себе представить из его слов. В моей памяти живо всплыли подробности их знакомства. Мы уселись во дворе, и без всяких предисловий он поведал о том, как сложилась его жизнь после встречи со мной. Я внимательно слушал его, лишь изредка прерывая рассказ вопросами. По моему убеждению, его история общезначима — в ней отразилась не только судьба отдельного человека, но и судьбы многих, многих других, живущих в нашем обществе. Это соображение и заставило меня взяться за перо.
2
Джаясекара проснулся, когда жена на кухне стала щепать лучину, чтобы растопить печку. Мерное постукивание топорика проникло в его сознание сквозь пелену сна, и он открыл глаза. В окно он увидел освещенное утренними лучами солнца лазоревое небо, по которому неторопливо скользили белые облака. Проснулся Джаясекара в приподнятом настроении, словно с сегодняшнего дня должна была начаться новая жизнь, совсем не похожая на прежнюю. Обычно Джаясекара любил еще немного понежиться в постели, но сейчас его переполняло чувство радостного ожидания. Он вскочил с кровати, постоял немного рядом с четырехлетним сыном, сладко посапывавшим во сне, и спустился во двор. Роса, щедрой россыпью лежавшая на траве, десятками холодных иголок вонзилась в босые ноги. Воздух был наполнен