— Это вы о чем? — не совсем поняла мадам.
— Как вам сказать… Короче говоря, если кому «портрет разрисовать»[4] … то это мы всегда запросто. Не сомневайтесь.
— Портрет… — мадам чуть презрительно скривила губы. — Это же так банально. А впрочем… в какой технике вы работаете? Надеюсь, в этом, по крайней мере, присутствует экспрессия?
— О да! — совершенно искренне заверил ее капитан Заботин. — Вот в этом вы можете ни секунды не сомневаться.
— Уже хорошо. А то, вы знаете, все современное искусство… оно… — пытаясь подобрать нужное слово, собеседница Заботы пощелкала пальцами, а затем обреченно махнула рукой. — Впрочем, ну его в задницу. Там ему самое место. Надеюсь, вы со мной согласны?
— Вы знаете, я сам об этом много думал в последнее время… — Заботин аккуратно взял свою новую знакомую под локоток и ненавязчиво развернул лицом в сторону открытой двери магазина, в который они оба — как бы машинально, не прерывая содержательной беседы, — немедленно и вошли.
— Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток? — Забота окинул взглядом прилавок винного отдела и распахнул широкое пальто, делая вид, что собирается достать из кармана портмоне. Этот его жест был сплошным лукавством, ибо никакого портмоне у него никогда отродясь не было. А последний мятый чирик[5] сиротливо лежал в кармане брюк.
— Ну что-о вы… — несколько жеманным жестом остановила его мадам. — Художники, они же всегда такие бедные. Если, конечно, они настоящие художники, а не так… модные мазилки. Вы же не какой-нибудь там модный мазилка?
— Ну что вы! — на этот раз совершенно честно и искренне возмутился Заботин. — Как вы такое про меня могли подумать?!
Да и то сказать — последний раз он отчаянно мазал[6] с полгода назад в служебном тире и получил зачет по стрельбе, только напоив инструктора изъятой во время обыска паленой водкой[7] до состояния глубокой комы. Что, спрашивается, было во всем этом такого уж особо модного?
— Ну и вот, — констатировала мадам. — Я это сразу поняла. С первого взгляда.
— Но… — притворно замялся Забота. — Выпивать за счет дамы…
А вот тут он врал. Врал отчаянно и совершенно беззастенчиво.
Выпивать — нисколько при этом не смущаясь — капитан Заботин мог:
а) и за счет малознакомой дамы;
б) и за счет потерпевших, у которых (с их слов) «воры вынесли из дому все, только голые стены, считай, и оставили. Но… поскольку тут у нас в холодильничке кое-что все-таки… тут и отпито-то всего чуть-чуть, то… в целях, так сказать, интенсификации процесса поиска злодеев… уж не побрезгуйте»;
в) и за счет задержанной, но милостиво отпущенной всякой мелкой шушеры;
г) и… да бог его знает, за чей еще счет.
Хоть за счет пингвинов в зоопарке. Если бы те, конечно, наливали…
И произрастало это качество его натуры не от какой-то там врожденной скаредности, а по причине специфики производственной деятельности — чрезвычайно вредной для здоровья — и до обидного малым размером денежного содержания. Ну что там платило государство капитану Заботину за его ненормированный рабочий день, вынужденное ежедневное общение со всяким отребьем и вконец истрепанные нервы? Тьфу — и больше ничего. Вот поэтому и… выпить хотелось постоянно. Уж не говоря о том, чтобы пожрать. И как тут обойтись без халявы? Да никак. Да при таком раскладе жизненных обстоятельств — до прямого вымогательства один шаг. Взял свой табельный шпалер[8] — и прямиком на большую дорогу. А вы говорите…
— …И потом, в известном смысле, вовсе я никакая не дама, — продолжала новая знакомая Заботы. — Так что пусть это вас не смущает.
— Это в каком же смысле?.. — Заботин несколько растерянно вслушался в чуть хрипловатые обертона низкого голоса собеседницы, повнимательнее всмотрелся в черты ее лица и насторожился. Халява-то халявой, но ведь этак же и до беды недалеко. Мало ли чего по пьянке не происходит. А ориентации он, тем не менее, был самой что ни на есть традиционной. И менять ее ни в коем случае намерений не имел.
— Это в том смысле, что в данной ситуации я прежде всего ваш товарищ по творческому цеху, — пояснила мадам. — И поэтому в том, чтобы угостить вас, ничего предосудительного не вижу. А вы?
— Ну, если смотреть с этой стороны… — у Заботина отлегло от сердца. — Тогда я… тогда конечно.
— Тем более что я хозяйка художественной галереи. И со дня на день я планирую презентацию новой экспозиции. В своей галерее. А это что значит?
— Что? — заинтересовался Заботин.
— А это значит, мой неизвестный друг…
— Владимир, — легко коснулся обвисших нолей зеленой шляпы Забота.
— Об этом потом, — небрежно отмахнулась его собеседница. — Это значит, что на сей момент я располагаю средствами несколько большими, чем вы… А во-вторых, привлекать к сотрудничеству с этой галереей новые яркие личности — моя прямая обязанность. Следовательно… следовательно…
— Но… некоторыми средствами я тоже располагаю, — нагло соврал собеседнице явно утратившей мысль Заботин, развернулся лицом в сторону винного отдела, распрямил плечи и (как ему показалось) немного элегантно качнулся с пятки на носок. — Так что… мы могли бы… так сказать… на паритетных началах…
— Ни в коем случае! Либо мы сотрудничаем на моих условиях, либо не сотрудничаем вовсе! Только так! И учтите — в бизнесе я акула! На начальном этапе я вас спонсирую и следовательно… вправе рекомендовать целиком изменить и концепцию, и технику. Технику — вот что самое важное! У меня есть колоссальные идеи! Это бомба! Бомба, вы понимаете? Все просто на жопу сядут, я вас уверяю! И… значит, так… я вас раскручиваю, но уж после первых продаж… уж будьте любезны! Вы, конечно, будете иметь свой процент, но… основная доля моя. И никаких паритетов! Еще чего! Вот так… Согласны?
— Ну, что уж тут поделаешь, — вздохнул Забота, который, выхватив из потока слов сочетание «я вас спонсирую», был согласен на все. — Если вы находите нужным, то… можно концепцию и поменять.
— А технику?
— Можно и технику.
— Ну и пошли, — мадам решительно направилась к выходу из магазина.
— А… как же… — Заботин растерянно обернулся в сторону винного отдела.
— Что вас может привлекать в этом рассчитанном на массовый вкус ширпотребе? Это же все так банально… — дама презрительно проследила за его взглядом. — У меня тут мастерская рядом. Там все есть.
— А что, если не секрет? — робко поинтересовался Забота.
— Спирт, настоянный на чесноке, вас устроит? — гордо вскинув голову, спутница Заботина сверкнула очами.
— Вполне, — кивнул тот и деловито зашагал с ней рядом.
* * *
Но все это было вчера.
А сегодня, восседая на опасно поскрипывающем колченогом стуле в кабинете «убойного» отдела родного Петроостровского РУВД, капитан Забота был тих, задумчив и печален.
Напротив него за обшарпанным письменным столом сидел его товарищ по оперативной работе капитан Калинин. Вот уже минут сорок Калинин вчитывался в какой-то небольшой абзац лежащего перед ним служебного документа и, мучительным усилием собрав кожу лба в глубокие складки, пытался вникнуть в смысл написанного. Один раз он даже перевернул лист с текстом вверх ногами, взглянул на него вот в таком вот ракурсе, но затем, встряхнув головой, вернул в исходное положение.
— Что, дружок, похмелье? — наконец сочувственно полюбопытствовал Заботин.
— Гляди, — Калинин ткнул пальцем в злополучный абзац.
Забота поднялся со своего стула, пересек крохотный кабинет и склонился над документом.
— Читай, — не разжимая стиснутых зубов, глухо бросил Калинин.
— Ну и что тут… — Заботин взял в руки документ и стал читать.
— Нет, ты вслух читай.
— Ну и, пожалуйста, ну… «Том второй настоящего дела является продолжением тома первого…» Ну и что?
— Нет, ты дальше читай. А еще лучше — все подряд без остановки.
— Как скажешь, — покорно согласился Заботин и начал сначала: — «Том второй настоящего дела является продолжением тома первого, нумерация листов соответствует нумерации тома первого. В связи с этим том второй считать томом третьим. В распоряжение экспертов предоставить уголовное дело в трех томах».
— Ну? — поднял на него нехороший взгляд Калинин.
— Сейчас, Андрюх… Ты, главное, не горячись. Щас разберемся… — задумался Забота. — Значит, так… нумерация листов тома первого соответствует… соответствует… предоставить уголовное дело в трех томах. Так. Значит, в трех…
Минут через пять тяжелейших раздумий опер «убойного» отдела капитан Заботин взглянул на своего друга и коллегу по работе взглядом, в котором совершенно явственно читались признаки приближающегося безумия. Причем, возможно, буйного.