Бахман рвется в Париж, строит планы их совместного бытия. Лишь в октябре 1950-го эту поездку удается организовать. Когда ехала, думала, что надолго — у него, с ним; но в декабре она уезжает — и от Целана, и из Парижа. Жить вместе не получается, но остаются письма, остаются стихи — и о них, о поэтическом творчестве нередко заходит речь в этой переписке. Целан часто посылает Ингеборг Бахман свои стихи, она старается помочь ему опубликоваться в Германии. И говорит о своем чувстве, и вновь надеется и ждет. В 1952-м они встретятся в Ниендорфе, на чтениях «Группы 47», куда Целана пригласили благодаря настоятельной просьбе Бахман. Однако надежды на новую встречу, на новое сближение рассыпаются в прах; и под воздействием внешней ситуации — успех Бахман и горькая неудача Целана в этих, как он пишет, «немецких „джунглях“», воздействуют на него отчуждающе — и прежде всего потому, что Целан, уже многие месяцы встречающийся с другой женщиной, намерен вступить с этой женщиной в брак (что и происходит в декабре 1952-го). «Пиши мне, прошу тебя, пиши, — заклинает его Бахман. — Мне важнее письмо, в котором ты расскажешь о себе, пусть в нем и не будет ответа на мои строки». Но переписка практически обрывается — Целан посылает Бахман в марте 1953 года свою книгу «Мак и память» с коротким посвящением, она в декабре того же года шлет ему свое «Отсроченное время»: «Паулю — обменяться, чтобы утешиться».
Кажется, их пути разошлись навсегда. Однако в октябре 1957-го они оба приезжают по приглашению на большую конференцию в Вупперталь, и тут чувство вдруг прорывается в них, разгорается с новой силой — после конференции они вместе оказываются в Кёльне, всего на один день и на одну ночь. Вернувшись через три дня в Париж, Целан теперь чуть ли не каждый день пишет Бахман, шлет ей свои стихи: «Читай, Ингеборг, читай: для тебя, Ингеборг, для тебя». Теперь уже Целан — алчущая встречи и близости сторона, теперь наступило его «время сердца»: «…Ты для меня — основа жизни, между прочим и потому, что была и остаешься оправданием моего говорения. <…> Знаешь, что я теперь снова могу говорить (и писать)?»
Она отвечает ему, но между ними — Жизель Лестранж, жена Целана, и маленький Эрик, его сын. Редкие и короткие встречи во время поездок с чтением стихов и письма, письма, письма: «Я еще раз выглянул из окна вагона, и ты тоже оглянулась, но поезд был уже далеко. / И тут что-то навалилось, сдавило горло с неистовой силой». И в ответ: «Каждый новый день теперь для меня — лишь отзвук [нашей встречи]. Но прошу, не избегай теперь Жизели из-за меня. <…> Кого, как не ее, благодарить нам теперь?»
Через год, осенью 1958-го, Бахман переезжает к Максу Фришу, с которым познакомилась летом в Париже — цюрихский театр показывал французам его «Господина Бидермана и поджигателей». На письмо Бахман с известием о предстоящей перемене в ее жизни Целан отвечает: «Я говорю своему сердцу, чтобы оно пожелало тебе счастья, — оно и так желает, охотно, без подсказки, ему ведь слышно, как ты надеешься и веришь».
В последний раз они встретятся в Цюрихе, в ноябре 1960-го. Вскоре прекратится и их переписка. Попытки Целана возобновить ее не увенчались успехом (сохранились два его письма, написанные в сентябре 1963-го и июле 1967-го, но так и оставшиеся без ответа). В стихотворении из сборника «Нитяные солнца», написанном в том же, 1967-м, году Целан горько заметит: «Любовь прекрасна, как смирительная рубашка» («DIE LIEBE, zwangsjackenschön…»). И все же «соответствия» (Korrespondenzen) между ним и Ингеборг Бахман не исчезли, не прекратились вовсе, ведь их поэзия, их стихи были «бутылочной почтой», которая сохраняла эту связь. В «Бременской речи» Целана (1958 года) об этом сказано так: «Ведь стихотворение <…> может стать бутылочной почтой, отправленной в надежде — зачастую, конечно, слабой, — что запечатанную бутылку с посланием где-нибудь когда-нибудь прибьет к берегу. Возможно, то будет берег сердца. Стихи и с этой точки зрения находятся в пути. Они куда-то плывут»[7].
1. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
Стихотворение и посвящение в альбоме репродукций Матисса.
Вена, 24.(?)06.1948
В
ЕгиптеДля Ингеборг
Скажи глазам иноземки: «Водой обратись!» Отыщи в глазах ее тех, кто водой обратился. Позови их, пусть выйдут вновь из воды: Руфь, Ноэми, Мириам. Убери украшеньями их, когда возляжешь с чужой. Убери украшеньями их из облачных прядей чужой. И скажи, чтоб услышали Руфи, Мириам, Ноэми: Смотрите, я сплю с ней! Убери иноземку лучшими из украшений. Убери ее болью своей за Руфь, Мириам, Ноэми. И скажи иноземке: Смотри, я с этими спал![8]
Вена, 23 мая 1948 года[9]
Мучительно точной, через 22 года после ее рождения, от мучительно неточного.
2. Ингеборг Бахман — Паулю Целану
Вена (неотправленное письмо)
Рождество 1948 года
Дорогой, дорогой Пауль!
Вчера и сегодня я много думала о тебе, если хочешь знать — о нас обоих. Пишу не потому, чтобы ты снова написал, а потому что это мне доставляет радость и я так хочу. А еще я собиралась на днях встретить тебя где-нибудь в Париже, но потом глупое тщеславное чувство долга удержало меня здесь, и я никуда не поехала. Как это понимать: где-нибудь в Париже? Не знаю, совсем ничего не знаю, но уж как-нибудь все получилось бы здорово.
Три месяца назад кто-то неожиданно подарил мне книгу твоих стихов[10]. Я и не знала, что она вышла. Было такое чувство… земля под ногами стала невесомой и поплыла, а рука моя слегка, совсем чуть-чуть, задрожала. А потом снова очень долго не было ничего. Несколько недель назад услышала в Вене, что чета Жене[11] уехала в Париж. И тут я снова отправилась в дорогу.
Я все еще не пойму, что значила прошлая весна. Ты ведь знаешь, я всегда хочу все знать точно. Она была прекрасна, как те стихи и как то стихотворение, которое мы создали вместе.
Я люблю тебя сегодня, и ты со мной рядом. Вот что я непременно хочу сказать тебе — а тогда я часто о таком молчала.
Как только у меня появится время, я смогу приехать на несколько дней. Захочешь ли ты меня увидеть? Хотя бы на час, на два.
Всего самого, самого доброго!
Твоя
Ингеборг.
3. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
31, Рю дез Эколь,
Париж, 26.1.1949
Ингеборг!
Постарайся на минутку забыть, что я так долго и так упорно молчал — у меня было очень много забот, больше, чем мог бы снова снять с меня мой брат, мой добрый брат, чей дом ты наверняка не забыла. Пиши мне так, как если бы ты писала ему — ему, который постоянно думает о тебе и когда-то вложил в твой медальон записку, которую ты теперь потеряла. Не заставляй меня, не заставляй его ждать!
Обнимаю тебя,
Пауль.
4. Ингеборг Бахман — Паулю Целану
Вена, 12 апреля 1949 года
Любимый, Ты!
Я так обрадовалась, когда пришло твое письмо, — и вот я снова заставляю тебя так долго ждать, вовсе непреднамеренно и без всяких угрюмых мыслей. Ты ведь и сам знаешь, что так иногда бывает. И не понять почему. Я два или три раза принималась писать тебе письмо, а потом его все же не отсылала. Но разве это что-нибудь значит, если мы думаем друг о друге и если, быть может, это продлится еще очень долго.