Когда я думаю о тебе, мне часто становится горько, и порой я не могу себе простить, что не в силах ненавидеть тебя за стихотворение, которое ты написал, за это обвинение в убийстве[138]. Обвинял ли тебя когда-нибудь человек, которого ты любишь, в убийстве, — невинный человек? Я не ненавижу тебя, хотя такая реакция — безумие; однако, если что-то требуется исправить, то попытайся начать прямо с этого и дай мне ответ, ответ, не написанным словом — а в чувствах, в поступках. Вот чего я жду — а не ответа и не извинения, потому что никакое извинение тут не поможет, да я его и не смогу принять. Я жду, чтобы ты, придя мне на помощь, помог самому себе, ты — себе.
Я сказала, что тебе легко со мной, но в такой же мере правда и то, что тебе будет со мной тяжелее, чем с кем-либо другим. Я счастлива, когда ты идешь мне навстречу в отеле «Лувр», когда ты весел и свободен от тягот, я в такой момент все забываю и радуюсь тому, что ты весел, что ты можешь быть веселым. Я много думаю о Жизели, хотя мне и не дано говорить об этом громко и вслух, и уж никак не дано — сказать прямо ей самой, но я действительно думаю о ней и восхищаюсь ее великодушием и стойкостью, которых у тебя нет. Прости меня: но я полагаю, что ее самоотверженность, ее красивая гордость и ее терпение по отношению ко мне гораздо весомее, чем твои жалобы.
Она сжилась с твоим несчастьем, но ты бы с ее несчастьем не сжился. Я требую, чтобы мужчине было довольно моего признания, однако за ней ты такого права не признаешь — какая несправедливость.
211. Пауль Целан — Максу Фришу
<Париж> 10.10.61
Дорогой Макс Фриш!
От д-ра Унзельда, который недавно звонил — и я поэтому еще успел кое-что послать для посвященного Нелли Закс сборника[139], — я знаю, что Вы сейчас в Цюрихе. Д-р Унзельд также упомянул письмо, которое Вы, как он будто бы припоминает, написали мне несколько месяцев назад — это письмо до меня не добралось, дорогой Макс Фриш! Я сам дней десять назад написал Вам и Ингеборг на Ваш римский адрес.
Надеюсь, что очень скоро нам представится возможность для долгой беседы[140]!
Искренне Ваш
Пауль Целан.
193. Ингеборг Бахман — Паулю Целану
5–12–61
Виа de Нотарис, 1 Рим
Дорогой, дорогой Пауль!
Я каждый день собиралась написать, но наша обратная поездка — а для меня еще и поездка, которую я совершила перед этим, — препятствовала мне во всем; если бы я, как это делают другие, могла написать письмо в свободный час или вечер — однако вот уже давно со мной что-то вроде болезни, я не в состоянии писать, силы мои кончаются, стоит мне только проставить дату или заправить лист в машинку.
Я очень хочу, чтобы тебе наконец стало лучше, чтобы у тебя стало лучше со здоровьем, или, что еще важнее, — чтобы твое новое состояние и собранность вернули тебе прежнее здоровье.
Мне часто представляется, что и тебе уже понятно, насколько все зависит от тебя самого, и что ты можешь взять себя в руки, начав с того, что ты в себе уже понял.
Уроки даются нам все труднее. Постараемся же хоть чему-то научиться.
Передай привет Жизели, и приезжайте вдвоем или приезжай сам, если есть такая возможность!
Всего доброго, всего хорошего.
Твоя Ингеборг.
195. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
78, Рю де Лоншан
Париж, 21 сентября 1963 года
Дорогая Ингеборг!
Я, когда прочитал в газете, что ты побывала в России[141], очень тебе позавидовал, особенно в связи с твоим посещением Петербурга. Но вскоре, в конце августа[142], я узнал во Франкфурте от Клауса Вагенбаха[143], что это все неправда, больше того: что у тебя было плохо со здоровьем и ты только недавно вернулась из больницы…[144] Я хотел сразу позвонить, но у тебя тогда еще не было телефона[145].
Теперь я пишу, только несколько строк, чтобы и тебя попросить о нескольких строчках. Дай мне, пожалуйста, знать, как у тебя дела.
У меня за спиной остались два не очень радостных года[146] — «остались за спиной», это только так говорят.
В ближайшие недели появится мой новый поэтический сборник[147]: туда вошли разные впечатления, и я, между прочим — что было, можно сказать, предопределено, — выбрал там для себя совершенно «далекий от искусства» путь. Это документ кризиса, если хочешь, — но чем бы была поэзия, не будь она и этим тоже, причем в радикальном смысле?
Итак, напиши мне, пожалуйста, несколько строк.
Желаю тебе всего доброго, Ингеборг.
Искренне твой,
Пауль.
196. Пауль Целан — Ингеборг Бахман
Дорогая Ингеборг,
вернувшись три дня назад из Фрайбурга[148], я услышал от д-ра Унзельда[149] историю с Ахматовой[150]; и тогда купил «Шпигель».
Позволь сердечно поблагодарить тебя за то, что ты порекомендовала меня Пиперу как возможного переводчика этой русской поэтессы — чьи стихи я давно знаю. Мандельштам был одним из самых верных ее почитателей.
Может, ты мне напишешь хоть несколько строк. Если соберешься, пиши, пожалуйста, по адресу: П[аулю] Ц[елану], Эколь нормаль сюперьер, 45, Рю д’Ульм, Париж, 5-й округ[151].
Всего доброго!
Искренне твой,
Пауль.
Франкфурт, 30 июля 67 года