вниманием не часто – на день рождения и на Новый год. Он женился на красавице, активно делал карьеру в прокуратуре, готовился стать судьей, воспитывал сына. Потом в семье отца произошло несчастье: пышущая здоровьем, полная жизненных сил женщина, его жена, нелепо и трагически погибла под колесами автомобиля, которым управлял вдребезги пьяный водитель. Сближение с отцом произошло после того, как я сказала, что буду поступать на юрфак. Мне показалось, что именно тогда он, законник до мозга костей, впервые почувствовал себя отцом по-настоящему, а во мне увидел не просто ребенка, в котором не сильно нуждался, не просто милую девочку Ксюшу, перед которой нужно изображать папу, а продолжателя семейной традиции. Со мной уже не надо было сюсюкать, зато появились темы для разговоров. Короче, он меня зауважал, мы стали часто общаться. Тем более что его младший сын – и, соответственно, мой сводный брат – Стасик о юриспруденции даже слышать не хотел, чем очень огорчал отца. Он рос, кстати, славным мальчиком, смешливым, озорным, может быть, даже шкодным, но при этом унаследовал удивительную, нежную красоту своей матери, за которую ему прощались все его шуточки, каверзы и иные прегрешения. Я легко полюбила это создание, в котором самым непостижимым образом цепкий ум сочетался с детской наивностью, а проницательность зрелого человека – с мальчишеской бесшабашностью и легким отношением к жизни. Стасик вырос остроумным, живым мальчиком, имел острый язычок и цепкие коготки, но умел быть ласковым и трогательным, как новорожденный котенок. Неожиданно для всех он подался в бизнес, связанный со сферой развлечений, а точнее, организацией праздников, корпоративных мероприятий и частных вечеринок. Отцу это не нравилось, но Стасик начал зарабатывать деньги, отчего настойчивые просьбы оставить его в покое стали звучать все более убедительно.
Я сделала себе чашку капучино и стала поглядывать на часы, прикидывая, удобно ли звонить отцу, чтобы расспросить о том, как прошло вчерашнее торжество. Стасику звонить точно не стоит, он спит допоздна. Было еще рано. И после второй чашки тоже будет еще рано. Гости, конечно же, разошлись за полночь – неужто Стасик не сумел бы развлечь публику, пусть даже и самую чопорную?
Насчет чопорности вчерашнего собрания я, впрочем, была не очень уверена. Я знала, что отец отметил свой праздник в кругу коллег неделю назад в хорошем ресторане, и официальные лица были приглашены именно туда, а на вчерашний вечер планировалось мероприятие более легкого формата, расслабленное, семейно-дружеское. Если бы не необходимость созерцать там деда с бабкой, я бы не стала от него отлынивать. К Инге, папиной будущей жене, я относилась вполне лояльно, недолюбливать ее у меня просто не было причин. Мою маму ради нее отец не бросал, совместную жизнь одной семьей не навязывал. С Ингой мне делить было решительно нечего. Это Стасику придется, если, конечно, он не надумает отделиться, жить под одной крышей с мачехой, которая всего на пару лет старше его, и это Стасик мог ревновать отца к памяти своей погибшей матери. Стасик мог не верить в искренность чувств молодой красивой женщины, очень удачно прибившейся к влиятельному небедному человеку с положением в обществе. Хотя я от него жалоб на Ингу ни разу не слышала. И вообще Стасик, как я уже успела упомянуть, легкий мальчик, он не любит отягощать ни свою, ни чью-то еще жизнь лишними переживаниями. Я только однажды спросила его, как он относится к Инге, ладит ли с ней. В свойственной ему манере он ответил:
– Главное, чтобы отец с ней ладил, мне-то что. Не мне же с ней спать.
Через пару минут, видимо, постеснявшись собственного безразличия, добавил:
– Она не вредная, не хищная, не глупая. Но самое главное, она не колет ботекс и не ходит к пластическим хирургам. Так что пусть он женится, я не против.
Как только я отковыляла в сторону кухни подальше от прикроватной тумбочки, где остался мой телефон, аппарат громко заиграл марш горного короля из «Пер Гюнта». Кто бы это мог быть? Я бросила взгляд на часы в прихожей: еще не было и девяти утра. В обычный день звонки в такое время отнюдь не были редкостью, но сейчас мне никто не звонил так рано, все, видимо, считали, что моя плюсневая кость ни за что не срастется, если ее так рано будить.
– Не спишь? – прозвучал в трубке постоянный вопрос всех полуночников и любителей звонить в неурочное время.
– Уже нет, – спокойно ответила я. – Неужели пожар?
– Хуже. Вставай, жди меня, я скоро буду.
– Вообще-то я еще даже не умывалась, – попыталась отбиться я, хотя и понимала, что это тщетно.
– Пока я доеду, умоешься. Потом будет не до того.
Столь бесцеремонное поведение я могла позволить только одному человеку – моей подруге детства, а потом и однокурснице Тае Кутиевой. Я ее знаю столько, сколько помню саму себя, потому что мы жили в одном доме, ее родители были однокурсниками моей мамы (и отца – соответственно), дружили с незапамятных времен, а потом всю жизнь вращались в одной юридической тусовке. Между нами с Тайкой ни условностей, ни церемоний нет. В студенческие годы Тая могла явиться к нам в половине третьего ночи, зная, что мама вряд ли воспримет ее визит в негативном ключе, и заявить, давясь рыданиями:
– Ксюха, я никогда его не любила! Я только сейчас это поняла! На что я потратила полгода своей жизни!
Я старалась не остаться в долгу. Я могла, например, излишне впечатлившись ночным просмотром «Крестного отца», утянуть домашний телефон в кухню, чтобы мама не проснулась, набрать номер и сказать:
– Ты знаешь, Тайка, все-таки Аль Пачино самый красивый мужчина в мире.
– Он слишком маленький, – спросонья заявила тогда она.
– Не беда, тебя он в компанию не приглашал, а мне бы подошел и таким, какой есть.
– Ладно, – зевнув, легко соглашалась Тая почти в три часа ночи, – я не возражаю.
Мы с ней любили друг друга иррациональной любовью. У нас было много несовпадений во взглядах на профессию и на жизнь, но по-взрослому мы никогда не спорили, это было залогом сохранения наших уникальных отношений, мы обе понимали это, хотя и никогда не произносили ничего подобного вслух.
То, что Тая заявила о чем-то, что хуже пожара, меня не слишком удивило: никогда не знаешь, что в данный момент