настоящего и устроить между ними схватку. Суетятся. Приводят цифры. Но только неверные. Иваницкий пишет, что окружность груди у Поддубного была 116 сантиметров, а в старых протоколах стоит цифра 134! Чудовищно широкая грудь. У современных чемпионов мира Николая Шмакова и Анатолия Рощина окружность груди не превышает 120 сантиметров.
Впрочем, не шириной груди обрел народную любовь Поддубный, о котором рассказывали чудеса еще наши деды. В дореволюционной России его знали все — «от дворника до царя». До сих пор рождаются легенды о подвигах Ивана Поддубного, и теперь уже трудно отделить легенды от истины. Но не в том ли и есть подлинная слава?
На II Всесоюзном съезде писателей Михаил Александрович Шолохов говорил:
— На днях я увидел человека в штатском — вся грудь в золоте и в медалях. Батюшки, думаю, неужели воскрес Иван Поддубный.
Шолохов, наверно, видел Поддубного. Но когда сейчас, в 70-х годах, слышишь, как на школьной перемене один мальчишка говорит другому: «Расхвастался! Тоже мне Поддубный!», то начинаешь понимать, что имя это стало символом физической мощи. Таким символом был для наших предков былинный Илья Муромец.
Своей славой, своим примером Поддубный толкнул на спортивную стезю тысячи и тысячи юношей. С борьбы начинали многие спортсмены, замечательно проявившие себя в других видах спорта. Что же касается народного здоровья, то можно без преувеличения сказать, что, прививая своими выступлениями любовь к физической культуре, Поддубный один сделал работу за легион врачей…
Уходят годы, и чем дальше, тем свободнее и индивидуальное толкуются поступки человека. Даже внешность Поддубного представляется теперь людям, видевшим его, неодинаково.
Скульптор Е. Вучетич в своей книге «Художник и жизнь» рассказывает, как в середине 30-х годов он сделал этюдный портрет «чемпиона чемпионов».
«Это был громадный человечище, колоссальной физической силы, богатырь воистину. Он меня поразил своими размерами.
И, несмотря на то, что у Ивана Максимовича действительно был и низкий лоб, и нос картошкой, и многое другое в таком же роде, я обращал внимание совсем на другое. И вот теперь, спустя почти 30 лет, когда я смотрю на этот портрет — сырой и далекий от совершенства этюд, я вижу борца, причем не просто борца, а чемпиона, с достоинством носящего это звание».
Ныне проводятся турниры в память Поддубного. Медали с его изображением добиваются как лучшей награды знаменитейшие борцы многих стран. Город Ейск, где жил в последние годы Иван Максимович, торжественно отметил 100-летие со дня его рождения. Его именем назвали большой парк. Было выстроено здание мемориала, второй этаж которого занимает музей Поддубного, а на первом в специально оборудованных залах тренируются борцы.
В этот день у могилы Поддубного собрались очень рослые и широкоплечие люди, съехавшиеся со всех концов страны. Йоханнес Коткас, Александр Мазур, Владимир Плясуля, Александр Сенаторов, Алексей Катулин, Виктор Соколов… И еще много других силачей, овеянных славой. За ними теснилась молодая борцовская поросль — двухметровые красавцы тяжеловесы, показавшие в тот же день свое искусство на ковре.
Старые борцы предавались воспоминаниям, показывая друг другу письма Ивана Максимовича, бережно обернутые в целлофан. Громадные руки разворачивали пожелтевшие страницы осторожно, очень осторожно…
Иван Максимович Поддубный родился 26 сентября[1] 1871 года в селе Красёновке, что затерялось в черноземной степи между Оржицей и Золотоношей…
Здесь некогда начиналось недоброе Поле, безбрежное море высоких трав, примятых кое-где табунами полудиких коней и опаленных кострами становищ. Сбивались в орды степные кочевники и шли на север к богатым, возделанным землям Руси…
Здесь, на краю лесостепи, их встречали богатырские заставы и начиналась великая сеча. Скудно повествует история о тех временах, но никогда не изгладятся они в народной памяти, обессмертившей имена Ильи Муромца, Добрыни Никитича и Алеши Поповича…
Именно здесь немного позже шел походом на Переяславль хан Кончак. Ржали кони, скрипели телеги, кружились над полчищем хищные птицы, готовясь к тризне… «Загородите Полю ворота!» — звенел тревожный голос певца, призывавшего к прекращению усобиц.
Проходили века, и Поле отступало. Заселялась степь, ставились низкие мазанки, маслянисто поблескивал на солнце чернозем… Но не скоро пришел мир на берега Днепра. Русским «украинам», волею исторических судеб оказавшимся на рубеже Запада и Востока, долго еще довелось истекать кровью и слышать чужие голоса. И родилось здесь казачье племя, выросли люди, легкие на подъем, могучие телом и духом, не знавшие ни страха, ни жалости в бою и жадные до работы. Щедрая земля вознаграждала за опасность хлебным и иным изобилием, наливавшим изловчившееся в трудах и боях тело двойной силой.
Много поколений воинов и хлеборобов насчитывал род Поддубных. Когда Ивана Максимовича, уже завоевавшего титул «чемпиона чемпионов», спрашивали, встречал ли он людей сильнее себя, богатырь отвечал:
— Если говорить о борцовской силе, то, пожалуй, нет. А так, сильнее люди попадались. Мой батько Максим Иванович был сильнее меня…
Земля. В ее плодовитости, взывавшей к благодатному труду, была тайна силы Поддубных. Словно древние герои и боги, они черпали силу в неразрывности с землей.
Максим Иванович Поддубный, отец борца, был потомственным хлеборобом и дюжим парубком. Жил он в Красёновке. В двадцать лет женился на крепкой дивчине Ганне из соседней Богодуховки, на дочери Данилы Науменко, который тоже не жаловался на немощь и прожил на свете 125 лет.
Молодые поселились в Красёновке, в том краю села, что и по сей день зовется Болюковкоп. Поставили хату-мазанку с маленькими окошками и соломенной крышей. Когда просох и зажелтел глиняный пол, его застелили ряднами. Большая деревянная кровать, печка, шкафчик-«мысник», стол и лавки, божница, украшенная пучками чабреца, любистика и васильков, — такой помнил всегда Иван родную хату.
В ней он и увидел свет, захлебываясь криком на радость отцу Максиму, с опаской потрогавшему его громадной мозолистой рукой, и матери Ганны, измученной родами. Первенец был очень крупный. С годами в хате гомонили еще шестеро здоровых белоголовых ребятишек. Три сына и три дочери. Матрена, Никита, Емельян, Марина, Митрофан и Евдокия.
А тем временем Иван подрастал. Вот он уже переступил порог чисто выбеленной хаты и гоняет по улицам села, поросшим гусиной травой. А село чудо как хорошо. Белые хатки с соломенными крышами утопают в вишневых садах. Белые акации осеняют улицы, спускающиеся к тихой речке. Клонятся к воде могучие вербы, купая в ней длинные гибкие ветки. Белая церковка и буйные заросли бузины у кладбищенской ограды…
У Максима Поддубного земли было немного — около хаты саженей сто и в поле две десятины. Была та землица для здешних мест бедновата, больше суглинка, чем чернозема. Сам Максим работал как вол и только силой наливался. Большого роста, жилистый, он