что для профессионального борца призовые деньги — это тот же заработок… Его бесило и настроение публики из первых рядов партера, которая, как он выражался, «нас, русских борцов, не признавала за хороших борцов».
Он решил сломать это настроение. Но не сразу. Словно хороший шахматист, он продумал развитие событий на много ходов вперед.
Зная силу и ловкость Рауля, он не показал ему всей своей силы и умения. Все тридцать минут схватки Иван Максимович следил лишь за тем, чтобы не дать противнику провести ни одного приема. Новая схватка была назначена на следующий день. Решительная. До победы.
В артистической уборной, куда собрались все борцы, Рауль был весел и даже запел… Он был уверен в своих силах.
— Господин Поддубный, когда вы приезжали в Париж, вы были очень сильны… А теперь почему-то совсем не сильны, — сказал Рауль по-французски.
— Вуй, — ответил Иван Максимович, сокрушенно покачав головой, и добавил: — Побачим завтра…
Наступило завтра. Рауль, вдохновленный вчерашним, сразу же набросился на Поддубного. Чувствовалось, что он хочет сломать противника в первые же минуты. Но теперь Иван Максимович тоже не сдерживался. Прием следовал за приемом. Рауль растерялся. От куража его не осталось и следа. На пятнадцатой минуте он попал в «партер». Еще двадцать семь минут ломал и выворачивал его Поддубный, то и дело поминая Париж и оливковое масло. На сорок второй минуте Рауль подал из-под Ивана Максимовича голос. Он хочет, мол, сделать заявление судьям. Но Поддубный не отпускал его.
— Он же убежит с манежа, — сказал Иван Максимович.
Но судьи настояли на том, чтобы он отпустил противника.
Рауль встал, подошел, шатаясь, к судейскому столу и заявил, что бороться он больше не может.
Удалившись в директорскую комнату, Рауль плакал. Набившиеся туда же офицеры из публики уговаривали его продолжить схватку. Дюмон обещал ему десять тысяч франков, но и это не взбодрило его.
А на манеже Иван Максимович, стоя у судейского стола, доказывал, что убежавший противник — это противник побежденный. Довод был неотразимый. Иван Поддубный был признан победителем.
И вот последний противник. Двухметровый гигант Поль Понс. Объявили условия — пятнадцатиминутная схватка, две минуты отдыха, и дальше схватка без перерыва до двенадцати ночи, до полицейского часа, когда прекращались все зрелища, то есть почти двухчасовой бой.
Настороженность и предвзятость партера еще не прошли, но галерка встретила Ивана Поддубного шумно и дружелюбно. Весть о его предыдущих победах взбудоражила весь Петербург. «Победил француза!» Люди волновались, шли толпами к переполненному цирку, ждали вестей…
Первые пятнадцать минут Поддубный снова хитрил, «щупал… слабые стороны» противника. После перерыва зрители увидели настоящего Поддубного. И вскоре не узнать было некогда могучего Понса. Один из очевидцев этой схватки вспоминал, что Поддубный «швырял его по арене, постоянно заставляя переходить в «партер», чего Понс вообще не любил».
Весь цирк затаил дыхание, нервно сжимались кулаки, было ощущение большого события.
Понс уже не поднимался с ковра. «К концу борьбы на него было жалко смотреть, — говорил тот же очевидец, — трико стало болтаться на нем, как будто Понс внезапно похудел сантиметров на двадцать в талии, скомкалось и превратилось в тряпку, которую хотелось выжать».
И вот уже Поддубный окончательно «сбивает его в «партер».
«Я применял всяческие технические приемы, даже злостные (очевидно, болевые. — Д. Ж.), — вспоминал Иван Максимович. — Весь свой опыт, всю силу и энергию я истратил до конца. Я прикладывал к левой стороне его груди свое ухо и слушал сердце».
Впоследствии Иван Максимович не только себя, но и публику сравнивал с хищным зверем, ждущим добычи…
На сто пятнадцатой минуте борьбы Поддубный провел руку под мышку Понса, уперся кулаком в шею и, помогая себе другой рукой, перевернул противника на спину.
«Я держал его на лопатках, пока меня не стащили за ноги. Свистку арбитра я не подчинился: это я сделал, чтобы не было возражений со стороны публики… Я прекрасно сознавал, что это с моей стороны грубо и некультурно…»
Да, он сознавал, но делал это для первых рядов партера — нате, убедитесь!
Никогда еще Ивану Максимовичу не приходилось слышать таких аплодисментов, таких криков восторга, как в ту полночь. Все три тысячи зрителей вскочили со своих мест, размахивали руками. На манеж полетели и картузы, и котелки…
Поддубный отпустил Понса, встал и поднял руки. В цирке Чинизелли наступила тишина.
— В афишах объявлено, что победителю чемпионата полагается первый приз — пять тысяч рублей. Я боролся целый месяц и заслужил его. Прошу принести деньги сюда, на манеж, и вручить мне их при публике.
Поддубный сказал это, потому что видел уже лихорадочную возню организаторов чемпионата. Дюмон пытался доказать судьям, что Понс был положен вне ковра. Платить денег антрепренер, очевидно, не собирался.
На манеж выбежал Рауль ле Буше и, срывая с себя одежду, требовал, чтобы Поддубный боролся с ним сейчас же. Он кричал, что русский вчера не положил его.
Зрители смеялись. Несправедливость была очевидна. Бороться после двухчасовой схватки?..
Зрители скандировали, требуя вручения приза.
На арену вышел сам господин директор Чипионе Чи-низелли и предложил Ивану Максимовичу пройти в контору для получения денег. Тот отказался.
Публика бушевала, вызывала полицию. На манеж спустился петербургский полицмейстер Галле и приказал арестовать кассу цирка. Наконец деньги принесли.
Поддубный снова поднял руки.
— Я прошу принести мое пальто сюда. За кулисы не пойду, убьют!
Тотчас нашлись помощники и телохранители. Принесли пальто, купили в буфете салфетку, чтобы завернуть деньги, проводили до чьего-то услужливо предоставленного экипажа.
Был уже второй час ночи. Проезжая по Симеоновской улице и Литейному проспекту, вдоль которых стеной стояли ликующие петербуржцы, Иван Поддубный вдруг осознал, что произошло событие чрезвычайное. И не только для него лично. Это была победа России, его родины. И с этой ночи ему оказывали такие почести, каких удостаивают только национальных героев.
Иван Максимович и предположить не мог, к каким последствиям приведет его победа над французами, сколько зависти и злобы вызовет его стремительное шествие к титулу мирового чемпиона.
Весь 1904 год он боролся и тренировался. Он поставил рекорд в поднятии тяжестей. Окружающим казалось, что высшего развития человеческий организм достичь не может. Сам Поддубный относился к своим успехам более скромно. Готовясь к парижскому чемпионату 1905 года, он говорил, что если и не положит на лопатки сильнейших, то и себя, во всяком случае, положить не даст.
Снова встретились сто сорок лучших борцов мира. Снова фаворитами были Иесс Педерсен, француз Лоран Бокеруа, бельгиец Омер де Бульон. И разумеется, Иван Поддубный и надеявшийся на реванш Рауль ле Буше.
Но