Но я продолжал надеяться. Пробуждаясь от беспокойного сна, с испугом поворачивался в Ее сторону, боясь не увидеть, как слабо натягивается на Ее груди ткань. Я не мог думать ни о чем другом. Ни о кровавой расправе и возмездии, о которых мне рассказала прибежавшая в тот день, когда я очнулся, Лора. Ни о перебитой страже и схваченном патриции, который отчаянно отрицал ответственность за произошедшее с его горожанами, ссылаясь на самоуправство куратора. О чуде, в которое уверовали те, кто видел остановленные в воздухе стрелы и сломанные оковы. На это уже не хватало никаких сил.
Я мог только наблюдать, как было раньше, и от этого становилось просто невыносимо.
Вот и сейчас я устало смотрел на лежащего рядом Ариэна и видел, как медленно затягиваются его старательно обработанные шрамы. Глаз, аккуратно зашитый так, что издали казалось, будто он просто сомкнул веки. Венн действительно постарался и старается до сих пор, практически никогда не покидая пещеру, чтобы в случае чего быть готовым помочь. А мы здесь уже давно.
Коснувшись пальцами лица, я почувствовал уже порядочно отросшую щетину. Странно, но это движение как-то успокаивало и отвлекало. Я опять погрузился в этот странный транс и даже не заметил движений и звонкого детского голоса.
В нашу тесную обитель, тряся перед собой перемотанным нитью пучком зелени, вошла Лора. Ее шаги были такие тихие, что сейчас я бы ничего не заметил, подкрадись она ко мне со спины. Но в ее взгляде не было подобного желания, осталась только осторожность. Еще с самого первого дня нашего человеческого знакомства.
Я отвлекся от наблюдения, начиная вслушиваться в зарождающийся спор.
— …Ну, чем ты меня слушаешь… Я же сказал, должны быть синие цветы. Синие, — я слабо улыбнулся, смотря на недовольного Венна. Не имея физической возможности пробираться через ущелья и еловые дебри самому, он вечно отправлял туда Лору за какими-то лечебными травами, описание которых она никак не могла запомнить. Вот и сейчас, видимо, принесла что-то не похожее, из-за чего преклонных уже лет мужчина опять начал ворчать и совсем не театрально хвататься за голову. — И листья тройчатые, а это что за сорняк? — звеня котелком, подвешенным над небольшим костром, Венн одной рукой продолжал мешать обед или ужин, а другой — нещадно бросать стебель за стеблем пучок собранных растений в огонь. — Самому мне, что ли, забираться туда, Лора?
Девочка насупилась и, ничего не ответив, молча отошла подальше. С сомнением глянула на меня и вдруг медленно присела на свободное место у самого края. Не показывая удивления, я мельком взглянул на ее поцарапанные наверняка еловыми иглами руки. Это занятие явно ей было не по нутру. Несколько царапин тянулись до самого предплечья, а на загорелой коже выступило пару кровавых капель. Но, похоже, ее совсем не беспокоили свежие ранки.
Она, как часто делала, приходя сюда, склонила голову до самого плеча и обняла себя руками. Я понимал этот жест так же хорошо, как направление ветра. Кем бы нас ни считали, а страх от ночной встречи все равно остался, пусть даже ее отец жив и почти здоров. Но, с другой стороны, я ведь и не просил понимания.
— Ты уже можешь ходить? — неожиданно спросила она, искоса глядя на мои ноги. Вспомнив свою последнюю попытку подняться, когда из легких тут же исчез воздух, я поморщился и отрицательно покачал головой. Отголоски боли прошли по телу, служа хорошим напоминанием.
На это Лора вздохнула, по-детски оттопырив нижнюю губу. Видимо, заметив мое удивление, девчушка смущенно улыбнулась и отвела взгляд. Она ведь еще ни разу ничего не спросила: ни про ту ночь, ни про все предыдущие. Я уже решил, что ей ненавистна сама мысль, что мы причинили боль ее отцу. Вне зависимости от причин. Но Венн ответил, что Лора сама вызвалась помочь с ранеными, и, конечно же, не стал отговаривать.
— А знаешь, теперь в городе вас называют героями. Маук, правда, с большим трудом справляется со всеми вопросами, столько всего сразу, но… Все правда верят в то, что произошло чудо, что Природа послала им спасителей, — грустно прошептала она и, раскатав рукава своей рубашки, натянула их почти до кончиков пальцев.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тяжелым взглядом я осмотрел спасителя, которому самому теперь нужна была серьезная помощь. Словно прочитав мои мысли, Лора тихо продолжила:
— Но герои тоже не могут жить вечно, — в ее голосе было сожаление. Непритворное и абсолютно искреннее. Я опять чего-то не понимал.
Даже если Венну нужна была помощь с Госпожой, Лора не отказывалась, хотя имела полное право ее ненавидеть, как и всех нас в сущности. Это противоречие я тоже иногда перебирал, словно струны, рассматривал со всех сторон, пытаясь понять. А теперь и вовсе Лора говорила так, будто я всегда был ей другом.
— Я сегодня спросила у папы, что он думает… ну… — я кивнул, поощряя продолжить, но она, кажется, засомневалась.
— Он тоже думает, что мы герои?
Я вспомнил, как Госпожа прижимала к горлу ее отца кинжал и властным голосом требовала встречи с ополчением. Вспомнил отчаяние и ярость, с которыми он голыми руками схватился за лезвие. Вспомнил ее слезы и упавшую на пол свечку. Ариэна, который кричал от боли в тюремном лазарете. Обезумевшего Фелара, через слезы смеющегося над собственной немощностью. Таких воспоминаний сохранилось слишком много.
— Он не злится.
— А ты?
— Я думаю, что вы обычные люди, которые рискнули своими жизнями, чтобы спасти наши, — без иронии ответила она, а я только робко улыбнулся и с глубоким вдохом расслабленно прикрыл глаза. Одним камнем на сердце меньше.
Появившаяся серьезность в ее голосе меня впечатлила. Мне даже не понадобилось что-то объяснять, она увидела. Спасибо.
От ее слов, кажется, ушла тревога. Перестало мучить плохое предчувствие, и не пугали мысли о будущем, которого словно не стало. И я позволил себе забыться, ощутив ни с чем не сравнимое облегчение.
Наверно, чем-то она сейчас напоминала мне Келлу. Мою маленькую Келлу, которая тоже слишком рано научилась говорить взрослые и серьезные вещи. Прошло много лет, но эти воспоминания не меркли и не искажались. Иногда я вытаскивал их наружу, словно любовался припрятанным от чужих глаз украшением, а потом бережно клал обратно.
От теплых, но как нож острых воспоминаний нашего расставания стало еще больнее, и я сложил на груди руки, словно этот заслон спасет меня от еще одного страха. Но что-то внутри подсказывало мне — она жива и, возможно, все еще меня помнит.
Венн осторожно поднялся на ноги, отряхнув колени от прилипших комков земли и каменной крошки, и принялся разливать приятно пахнувшую жидкую похлебку по металлическим тарелкам. Остатки он долил в чайник с узким носом, из которого пытался кормить Госпожу и Ариэна.
Я прищурился и потянулся здоровой рукой к переносице. Даже в мыслях мне не хватало смелости назвать Ее по имени. Словно я так и не получил на это право. Что-то внутри опять заскреблось, прогрызая путь к поверхности, но мне совсем не хотелось сосредотачиваться на этом ощущении. Спасти что-то могло только время, а не моя тревога.
Словно почувствовав, что что-то не так, Лора приподнялась и снизу-вверх пристально заглянула мне в глаза.
— Может, я и ребенок, но это не значит, что я не вижу, — я чуть дернулся и от неожиданности приоткрыл рот.
— О чем ты?
Она помедлила, словно решаясь.
— Маук сказал мне, ты сделал все, что должен был, — наконец произнесла она, взглядом указав в сторону Госпожи и Ариэна.
«Не все», — тут же пронеслось в мыслях, но я промолчал. Хотел возразить, только не нашел подходящего объяснения. Если бы только был выбор, возможность защитить, поймать стрелу за Нее. Тогда я бы ни о чем не жалел. Но сейчас…
Я чувствовал, насколько близок к тому, чтобы потерять все, что у меня осталось. Ощущал так остро, как, наверно, никогда. Даже в тот момент, когда мы оказались на волосок от смерти, столкнувшись в коридоре с начальником тюрьмы. А ведь тогда я тоже ненавидел себя за невозможность защитить, отгородить от такой реальной угрозы. Но в последние дни не было времени думать и анализировать, каждую секунду подстегивал животный страх пополам с предвкушением и нервы натягивались все сильнее. А теперь эти границы исчезли.